ИССЛЕДОВАНИЕ ЗАВИСТИ И БЛАГОДАРНОСТИ (1956)

М. Кляйн

Летом 1955 г. Мелани Кляйн сделала сообщение на 19-м Международном психоаналитическом конгрессе в Женеве. Чуть позднее, в феврале 1956 г., она представила Британскому психоаналитическому обществу расширенную версию этой лекции, публикуемую нами. А еще год спустя текст лекции, доработанный автором и названный «Зависть и благодарность: исследование бессознательных источников», вышел в виде небольшой книги, впервые опубликованной Тэвистокским издательством в Лондоне. В работах Кляйн было высказано новое по тем временам утверждение, что первичная зависть младенца ко всему, чем располагает его мать, как и к тому, чего она своего ребенка лишает, представляется фундаментально важным для его психического развития. Эта идея встретила как поддержку, так и активное неприятие у многих коллег-аналитиков. До некоторой степени отрицательная реакция на идеи Кляйн напоминала начальное неприятие концепции Фрейда о стремлении к смерти. Его точка зрения воспринималась скорее как напоминание о неприятном, чем утверждение о том, чего на самом деле не существует.

Что касается дебатов, вызванных работами Кляйн, то они были сосредоточены чаще на том, что характеризует саму зависть, нежели на том, может или нет она рассматриваться как ключевой элемент психических процессов. Компенсирующее понятие «благодарность», которым Кляйн уравновешивала свою идею о распространенности зависти, оставалось забытым вплоть до наших дней.

Хотя позже Кляйн написала еще несколько работ, но можно утверждать, что публикуемый материал представляет ее последнее большое нововведение в психоаналитическую теорию.



С самого начала жизни младенец обращает к матери все свои потребности. С моей точки зрения, которую я высказала в других исследованиях, эта первая связь всегда содержит в себе фундаментальные элементы объектного отношения. Более того, это отношение основывается на врожденном факторе – устремлении всех желаний младенца к груди, инстинктивно воспринимаемой им не только как источник пропитания, но и как собственно жизнь. Отношение к дарящей благо груди, если все идет успешно, в некоторой степени компенсирует утраченное пренатальное единство с матерью. Это особенно зависит от способности ребенка в достаточной мере «катектировать»

грудь или ее символ – бутылочку с молоком, чтобы таким образом удержать мать как любимый объект. Весьма вероятно, что использование младенцем части матери в пренатальном состоянии делает вклад в прирожденное чувство, что именно это и есть тот объект, который даст ему все, что он пожелает.

Элемент фрустрации грудью, тем не менее, привносится в самое раннее отношение младенца к ней, потому что ситуация даже самого счастливого кормления не может воссоздать во всем многообразии состояния пренатального единения с матерью. Желание младенца иметь не иссякающую и всегда присутствующую грудь, которая будет не только насыщать его, но и оберегать от разрушительных импульсов и персекуторной тревоги, не может в полной мере удовлетворяться постоянно. Неизбежное недовольство, сочетающееся со счастливым опытом, усиливает врожденный конфликт между любовью и ненавистью, основанный на противостоянии инстинктов жизни и смерти, приводит к чувству, что грудь содержит и добро, и зло. Вследствие этого наиболее ранняя эмоциональная жизнь характеризуется чувством утраты и обретения вновь «хорошего» объекта.

Говоря о врожденном конфликте между любовью и ненавистью, я подразумеваю, что как разрушительные импульсы, так и способность любить в некоторой мере конституционны и в степени своей выраженности варьируют индивидуально. Они усиливаются при определенных внешних обстоятельствах. К примеру, трудное рождение и неудовлетворительное питание, а также неприятный опыт пренатального состояния интенсифицируют разрушительные импульсы, персекуторную тревогу, жадность и зависть.

В данном сообщении мне хочется заострить внимание на главном аспекте ранних объектных отношений и процессов интернализации. Я имею в виду влияние зависти на развитие способности быть благодарным и счастливым. Мною выдвигается гипотеза, что зависть усугубляет трудности ребенка, состоящие в том, что он чувствует: удовлетворение, которого он был лишен, само по себе содержится в груди, фрустрировавшей его.

Покажем различия между завистью, ревностью и жадностью. Зависть – это недовольство тем, что кто-то другой владеет и наслаждается чем-то крайне желанным для завидующего. Импульс зависти направлен на то, чтобы отнять или разрушить. Более того, зависть подразумевает субъектное отношение к какой-то единственной личности и возвращает к ранним исключительным отношениям с матерью. Ревность основывается на зависти, но она включает в себя субъектное отношение, по меньшей мере, к двум людям. Ревность главным образом связана с любовью, при которой чувства субъекта воспринимаются или как что-то причитающееся само собой, но могущее быть отнятым, или как опасность самому быть отнятым от объекта. В принятой концепции ревности мужчина или женщина чувствует себя лишенным своей любимой личности или кого-то еще. Жадность есть импульсивное и алчное стремление субъекта обладать бóльшим, нежели то, в чем он нуждается, что объект может и хочет дать. На бессознательном уровне жадность направлена главным образом на исчерпывание, высасывание груди досуха и пожирание ее. Жадность представляет собой разрушительную интроекцию, тогда как зависть ставит перед собой цель не только заниматься подобным разорением, но еще и пачкать своими «плохими» экскрементами и «плохими» частями мать изнутри, прежде всего материнскую грудь с целью ее разрушить. На самом глубоком уровне это обозначает разрушение ее созидательной силы. Такой процесс я определила как деструктивный аспект проективной идентификации, он проявляется вместе с рождением. Разница между жадностью и завистью, которая хотя и не обозначается достаточно четко, поскольку они весьма похожи, может быть, все-таки состоит в том, что жадность главным образом связана с интроекцией, а зависть с проекцией.

Моя практика позволила убедиться, что первым объектом, вызывающим зависть младенца, является кормящая грудь. Она олицетворяет все, что может пожелать младенец, и является неиссякаемым источником молока и любви, обеспечивает наслаждение. Эти чувства дополняются ощущениями недовольства и ненависти. Если зависть избыточна, что говорит о выраженности параноидных и шизоидных позиций, результатом являются тупиковые отношения с матерью.

Возрождение этой примитивной зависти мы обнаруживаем в ситуации переноса. Например, аналитик сделал интерпретацию, принесшую облегчение пациенту и изменившую его настроение от безнадежности к надежде и вере. У пациентов с одинаковым состоянием или у одного пациента эта полезная интерпретация вскоре может стать объектом критики. Пациент лишается ощущения чего-то хорошего, полученного и пережитого как выгода. Преисполненный завистью, он начинает злиться на аналитика за его успех в работе. Критицизм заставляет его чувствовать, что аналитик и помощь, которую он оказывает, могут прийти в полную негодность. Пациент не может интроецировать аналитика как достаточно хороший объект и принять на веру его убеждения. При этом вследствие вины за обесценивание им предлагаемой помощи он может чувствовать себя недостойным получения от анализа пользы.

Таким образом, зависть играет важную роль в формировании негативной терапевтической реакции в дополнение к факторам, изученным Фрейдом и Ривьерой. Нет особой необходимости говорить, что пациенты критикуют нас по разным причинам, порой – обоснованным. Но потребность пациента обесценить какую-то избыточную помощь, которую он ощутил, становится поводом для проявления его зависти. Главным образом это касается параноидных пациентов, находящих удовлетворение в садистическом принижении значимости работы аналитика, даже если она и приносит им облегчение. С другой стороны, часть наших пациентов пытаются избежать критицизма, поэтому предстают перед нами готовыми к сотрудничеству, хотя мы нередко обнаруживаем их сомнения и нерешительность по поводу значимости продолжения анализа. В моей практике медленный прогресс, наблюдаемый в некоторых случаях, также имеет отношение к зависти. Пациент отщепляет завистливую и враждебную часть своего Я; тем не менее, это связывается с фундаментальным представлением о значении курса психоанализа. Другие пациенты стараются избежать критицизма, показывая свое смущение. Замешательство – не просто защита, но и проявление неуверенности по поводу того, достаточно ли аналитик добр. Или же он, как и оказываемая им помощь, станет плохим, испортив все своим критицизмом. Все позиции представляют собой часть негативной терапевтической реакции. Переплетаясь с постепенным установлением хорошего объекта в переносе, как и на ранних стадиях развития, когда хорошая еда и изначально хороший объект не мог быть поглощенным, в ситуации переноса результат анализа ухудшался.

В контексте аналитического материала можно сделать вывод, как пациент чувствует себя по отношению к материнской груди. Например, младенец мог обижаться в разных ситуациях и по разным причинам. Молоко поступает слишком быстро или слишком медленно. Не давали грудь, когда ребенок ее особенно желал. Когда предлагали грудь, он ее больше не хотел. Обида младенца проявляется в том, что он отклоняется от груди и вместо нее сосет свои пальцы. Когда же он берет грудь, может не насыщаться в полной мере, у него появляются проблемы с пищеварением. У некоторых младенцев отмечается отчетливая трудность в преодолении подобных обид. Вместе с другими инфантильными чувствами, даже основанными и на реальных повседневных проблемах, ребенка скоро начинает заполнять ощущение, что грудь всегда в его распоряжении и еда доставляет полное наслаждение.

В природе самой зависти лежит желание разрушить изначально хороший объект, что обусловливает садистические атаки на грудь, описанные мной в других работах. Чрезмерная зависть усиливает интенсивность подобных атак, их длительность. Это доставляет дополнительные трудности младенцу в плане возвращения им себе утраченного хорошего объекта. Садистические атаки на грудь, обусловленные завистью в меньшей степени, проходят более быстро. Грудь, которая возвращается, воспринимается как свидетельство, что она не повреждена и еще достаточно хороша.

Когда зависть чрезмерна, младенец еще не сформировал «хороший» объект и, стало быть, не может сохранить его внутри себя. Позднее он становится неспособным утвердить другие хорошие объекты в своем внутреннем мире.

Ситуация сдерживается сильной способностью любить. Отношение к хорошему объекту укореняется глубоко и может противостоять некоторое время приступам зависти, ненависти и недовольства, возникающим даже у любимых и обласканных своими матерями детей. Таким образом, когда эти негативные состояния преходящи, «хороший» объект возвращается снова и снова. Это важнейший фактор в установлении «хорошего» объекта, лежащий в основе формирования стабильного и крепкого Эго.

Описанные эмоции и отношения возникают на самых ранних стадиях развития младенца, когда мать для ребенка является единственным и неповторимым объектом. Насколько это уникальное отношение остается неповрежденным, зависит частично от внешних факторов. Но чувства, представляющие подоплеку этого и всецело касающиеся способности любить, проявляются как врожденные. Я снова говорю о том, что первичный «хороший» объект, материнская грудь, формирует сердцевину Эго и оказывает жизненно важное влияние на его развитие и интеграцию. В анализе наших пациентов мы обнаруживаем, что грудь в ее позитивных для ребенка аспектах является прототипом материнской добродетели и великодушия, равно как и созидания. Все это переживается младенцем гораздо более примитивным способом, чем это может выразить речь.

Сильная зависть к кормящей груди приходит в противоречие со способностью к полному от нее удовлетворению, являющемуся жизненно важным для развития младенца. Если непрерывное наслаждение от накормленности переживается часто, интроекция материнской груди как хорошего объекта сочетается с чувством безопасности. Способность добиться полного удовлетворения от груди создает основу для всего, что впоследствии воспринимается как счастье, равно как и удовольствие, которое можно получить, прибегая к самым разным источникам. Немаловажно, сколь значительную роль принципу «удовольствия – неудовольствия» отводил Фрейд.

Полное удовлетворение грудью обозначает, что младенец получает от своего любимого объекта уникальный дар, который он хочет сберечь. Это основа благодарности. Благодарность включает в себя веру в хорошие объекты, убежденность в их доброте, а также способность ассимилировать любимый объект как источник питания, любить его без примесей зависти. Временами этот дар воспринимается как полностью приемлемый, временами чувство удовольствия и благодарности переживается как желание вернуть наслаждение. Благодарность близко связана с добротой (великодушием). Внутреннее богатство обусловлено способностью ассимилировать хороший объект, что позволяет индивиду делиться этими даром с другими.

Для уточнения моей позиции надо представить обзор моих взглядов на ранние стадии развития Эго. Я считаю, что в рудиментарной форме оно существует с самого начала постнатальной жизни и выполняет целый ряд важных функций. Можно предположить, что это самое раннее Эго идентично бессознательной части Эго, описанной Фрейдом. Хотя он и не предполагал, что Эго существует с самого начала жизни, тем не менее самому организму он приписывал функцию, которую, по моему убеждению, может выполнять только Эго. Страх уничтожения (аннигиляции), обусловленный инстинктом смерти, с моей точки зрения, отличающейся от точки зрения Фрейда, – это первичная (primordial) тревога, и Эго, поставленное на службу инстинкта жизни, возможно даже включенное самим инстинктом жизни, меняется в некоторых пределах в зависимости от внешней угрозы. Эту фундаментальную защиту против инстинкта смерти Фрейд приписывал всему организму, в то время как я рассматриваю данный процесс как первичную активность Эго.

Есть и другие виды первичной активности Эго, которые, по моему мнению, обусловлены его императивной потребностью играть примиряющую роль в борьбе между инстинктами жизни и смерти. Одной из таких функций является последовательная (постепенная) интеграция. Противоположная тенденция Эго, расщеплять себя и свои объекты, частично обусловлена отсутствием привычной сплоченности (с матерью) во время родов, а частично являет собой защиту от первичной (примордиальной) тревоги. На протяжении многих лет я уделяла пристальное внимание одному главному явлению в процессе расщепления – разделению груди на хороший и плохой объект. Я рассматривала это как проявление врожденного конфликта между любовью и ненавистью, вытекающих из этого тревог. Вместе с тем сосуществующие с таким разделением разнообразные процессы расщепления, такие как откалывание, фрагментирование Эго и его объектов, проявляют себя посредством рассеивания разрушительных импульсов. Такая защита относится к числу наиболее характерных для депрессивно-параноидной позиции. Я считаю, что они присутствует в норме первые три-четыре месяца жизни.

Конечно, сказанное не означает, что за это время младенец не способен получить полное удовлетворение от еды, от отношения к себе матери и частых состояний физического комфорта и благополучия. Появляющаяся тревога главным образом имеет параноидную природу, и виды защиты против нее, как и используемые механизмы, преимущественно шизоидные. Те же самые правила с соответствующими изменениями (mutatis mutandis) свойственны другому периоду жизни младенца, характеризующемуся депрессивной позицией.

Вернемся к процессу расщепления, который я рассматриваю как непременное предварительное условие относительной стабильности младенца. Во время первых нескольких месяцев он преимущественно удерживает хороший объект отдельно от плохого и таким образом в основном сохраняет хороший объект. Это первичное разделение успешно, только если у младенца есть нормальная способность любить.

Чрезмерная зависть, как следствие разрушительных импульсов, служит препятствием для становления хорошего объекта, и первичное расщепление между хорошей и плохой грудью не может быть достигнуто в достаточной степени. Результатом этого становится то, что позднее разграничение между хорошим и плохим страдает в самых разных комбинациях. С другой стороны, если расщепление между двумя аспектами объекта слишком глубоко, крайне важные процессы интеграции Эго и синтеза объекта, так же как и смягчение ненависти любовью, ослабляются, депрессивная позиция не может проработаться. Глубокое и отчетливое разграничение между объектами любви и ненависти означает, что разрушительные импульсы, зависть и персекуторная тревога очень сильны, а разграничение служит защитой против этих эмоций.

Коснусь проблемы идеализации. Это ранний процесс, который я считаю универсальным. Но движущая сила, обусловливающая его, имеет индивидуальные вариации. Я обнаружила много лет назад, работая с маленькими детьми, что идеализация есть следствие персекуторной тревоги, защита против нее и идеальная грудь противоположна груди пожираемой. Также обнаружено: идеализация обусловлена врожденным чувством, что грудь содержит что-то особенно хорошее, ведущее к сильному желанию хорошего объекта. Младенцы, у которых способность любить сильная, менее нуждаются в идеализации, чем те, у которых первостепенными являются разрушительные импульсы и персекуторная тревога. Чрезмерная идеализация обозначает, что преследование выступает ведущей побуждающей силой. Это указывает на важность защиты против зависти. Идеализированный объект, все более замещающий собой хороший объект, гораздо меньше интегрируется Эго.

В то же время у тех, кто в состоянии установить первичный хороший объект с относительной безопасностью, есть способность удержать свою любовь к нему, несмотря на его недостатки. Идеализация вместе с другими факторами является характеристикой их любовных отношений и дружбы. Тенденция выделить и затем полюбить единственный объект часто может быть заменена другой, поскольку объект не отвечает полностью соответствующим ожиданиям. Некогда идеализированный персонаж часто затем воспринимается как преследователь (что представляет идеализацию как прототип преследования), и на него проецируются завистливые и критические отношения субъекта.

Существует прямая взаимосвязь между завистью, направленной на материнскую грудь, и развитием ревности. Ревность основывается на подозрениях по отношению к отцу и соперничестве с ним. Отец обвиняется субъектом в том, что отнимает у него материнскую грудь и саму мать. Это обозначает раннее становление позитивного и негативного Эдипова комплекса, формирующихся одновременно с депрессивной позицией в возрасте с 3 до 6 месяцев. Важность объединенной родительской фигуры, проявляющаяся в таких фантазиях, как представление матери или ее груди, отцовского пениса, отца, содержащего в себе мать, были подробно описаны в моих ранних работах. Влияние этой комбинированной родительской фигуры на способность младенца отличать родителей друг от друга обусловливает силу зависти и связанную с ней ревность. Чувства, что оба родителя постоянно получают сексуальное удовлетворение, подкрепляют фантазию, обусловленную различными источниками, что они всегда соединены (в экстазе). Следствием этого может стать в дальнейшем устойчивое нарушение отношений с обоими родителями.

Во время периода, характеризуемого как депрессивная позиция, когда ребенок последовательно интегрирует свои чувства любви и ненависти и синтезирует хорошие и плохие аспекты матери, он проходит через состояния грусти, связанные с чувством вины. Ребенок больше начинает понимать внешний мир и приходит к выводу, что он не в состоянии удержать мать подле себя как свою исключительную собственность. Ревность, как мы знаем, свойственна эдиповой ситуации и сопровождается ненавистью и пожеланиями смерти. Несмотря на это, нормальным является стремление ребенка к новым объектам, которые можно любить, то есть к отцу, родным братьям и сестрам, либо другим компенсациям, используемым развивающимся Эго из внешнего мира, что в определенной степени смягчает ревность и жадность. Если же параноидные и шизоидные механизмы слишком сильны, ревность и лежащая в ее основе зависть становятся неослабевающими. Все это оказывает существенное влияние на развитие Эдипова комплекса. Фрейд показал, как жизненно важно отношение девочки к матери в плане ее дальнейших отношений с мужчинами. Я считаю, что если ее первые оральные наслаждения были затруднены и главным образом из-за внутренних факторов, таких как сильная зависть, жадность или ненависть, ее отклонение, отвращение от груди в сторону пениса –достаточно распространенный механизм. И если это так, то отношение к отцу и позднее к другим мужчинам может страдать в самых разных аспектах.

Исследование Фрейдом зависти к пенису у женщин и ее связи с агрессивными импульсами было его основным вкладом в понимание зависти. Когда зависть к пенису и кастрационные желания сильны, то объект – пенис, вызывающий зависть, рассматривается как подлежащий уничтожению, а обладающий пенисом мужчина должен быть его лишен. Есть определенное число факторов, оказывающих влияние на зависть к пенису, но они для моей статьи несущественны. В ее контексте я хочу рассмотреть зависть к пенису у женщины только постольку, поскольку она имеет оральное происхождение. Как мы знаем, под влиянием доминирующих оральных желаний пенис напрямую связывается с грудью (это показал Абрахам). В своей практической деятельности я убеждалась, что зависть к пенису уходит своими корнями в зависть к груди.

Основное в отношении девочки к отцу зависит от того, превалирует ли у нее зависть к матери, обладающей отцом, или она стремится главным образом добиться его любви исключительно для себя. Если зависть – главный фактор, ее стремление поссорить отца с матерью делает его обесцененным или плохим объектом, подрывает ее отношение к мужчинам и может проявляться в виде фригидности. Если же преобладает ревность по поводу отцовской любви, девочка может испытывать определенную ненависть к матери в сочетании с любовью к отцу.

Для мужчин зависть к материнской груди тоже весьма важный фактор. Если зависть сильна и получение орального наслаждения было затрудненным, ненависть и тревоги переносятся на женские гениталии. В то время как нормальное генитальное развитие оставляет мальчика в состоянии сохранять мать как любовный объект, глубокое расстройство на оральном уровне открывает путь для серьезных трудностей в генитальном отношении к женщинам. Чрезмерная зависть к груди, похоже, распространяется на все женские атрибуты, главным образом на способность женщины рожать детей.

В своей основе зависть направлена против способности созидать. То, что вызывающая зависть грудь может предложить, бессознательно воспринимается как прототип созидательности, поскольку грудь и молоко, которое она дает, ощущаются как источник жизни. Как у мужчин, так и у женщин зависть составляет главную часть в желаниях причинять вред проявлениям признаков противоположного пола, равно как и овладевать ими или портить их у родителя одного с ребенком пола. Это приводит к параноидной ревности, соперничеству с родителем и инверсии эдиповой ситуации как у мужчин, так и у женщин, при этом отклоняя их развитие, в основе чего находится зависть к первичному объекту – матери и ее груди.

Я хочу проиллюстрировать часть моих соображений на клиническом материале. Первый пример взят из анализа одной моей пациентки. Она вскармливалась грудью, но придерживалась точки зрения, что само ее младенчество и вскармливание были полностью неудовлетворительными. Жалобы пациентки на прошлое сочетались с ее чувством безнадежности в отношении настоящего и будущего. Зависть к кормящей груди и вытекающие из этого трудности в объектных отношениях интенсивно анализировались перед появлением материала, который я намереваюсь представить.

Пациентка позвонила мне и сообщила, что не может прийти на терапию, потому что у нее разболелось плечо. На следующий день она позвонила опять и сказала, что все еще не может выбраться из дому, но надеется, что увидится со мной завтра. На третий день пациентка все же пришла, но была полна страданий. Она очень заботилась о соблюдении своей девственности, но никто не проявлял к ней никакого интереса. Кроме того, пациентка поведала мне, что ее боль усилилась в одно мгновение вместе с появлением ощущения чрезмерного замерзания. При этом у нее было пылкое желание, чтобы кто-то подошел к ней, укрыл ее плечо, чтобы оно согрелось, а затем ушел. Ей пришло в голову, что она как младенец, который хочет, чтобы о нем позаботились, но никто не приходит.

Это характеризовало отношение пациентки к людям, проливало свет на ее раннее отношение к груди. Она желала находиться под наблюдением и в то же время быть отвергаемой главным объектом, который удовлетворял ее. Подозрение к получаемому подарку вместе с врожденной потребностью быть обеспеченной заботой, которая в итоге обозначает желание быть накормленной, выражает ее амбивалентное отношение к груди. Я ссылалась на детей, чья реакция на фрустрацию сводилась к недостаточному использованию благодарности (награды), что сглаживало недостаток питания, которое они могли получить. Могу предположить, что хотя они и не отказываются от своей мечты о награждающей груди, но оказываются не в состоянии получить от нее удовольствие, потому отвергают ее. Обсуждаемый случай иллюстрирует некоторые причины такого отношения: подозрительность к подарку, который она хочет получить, существует из-за того, что объект уже был испорчен завистью и ненавистью и, следовательно, вызывает глубокое недовольство в связи с любой фрустрацией. Мы также должны помнить (и это применимо к другим взрослым, вызывающим зависть), что многие неутешительные переживания, несомненно, частично вызваны ее собственным отношением.

Пациентка рассказала свой сон. Она сидит за столом в ресторане, но никто не подходит обслужить ее. Тогда она решает присоединиться к очереди и добыть что-то поесть самостоятельно. Перед ней стоит женщина, берет два или три маленьких пирожных и уходит вместе с ними. Пациентка тоже взяла два или три маленьких пирожных. Из ее ассоциаций я выбираю следующие: женщина кажется очень решительной, ее фигура напоминает пациентке меня. Выясняю, как назывались пирожные (на самом деле они назывались petits fours). Первая ее мысль – petit fru, что напомнило ей petit frau и вслед за этим Frau Klein.


Сущность моих интерпретаций сводилась к тому, что недовольство пациентки по поводу пропущенных аналитических сессий относилось к неудовлетворительному питанию и неблагополучию в младенчестве. Два пирожных обозначали грудь, которой она была дважды обделена пропущенными аналитическими сессиями. Факт, что женщина во сне была «решительной» и что пациентка последовала ее примеру, указывает на ее идентификацию с аналитиком и проекцию на нее недовольства. В контексте настоящей статьи один аспект сна особенно важен. Женщина, которая уходит вместе с «двумя или тремя» пирожными petits fours, воспринимается не только как отказывающая в кормлении грудь, но как грудь, которая удаляется, чтобы накормить саму себя. (Взятый вместе с другим материалом «решительный» аналитик представлял не только грудь, но и личность с теми качествами, хорошими или плохими, с которыми пациентка идентифицировала себя.)

Так зависть к груди прибавилась к фрустрации. Эта зависть вызвала горькую обиду на мать, которая воспринималась как эгоистичная и подлая, насыщающая и любящая себя гораздо больше, чем собственного ребенка. В аналитической ситуации пациентка предполагала, что во время, которое она отсутствовала, я предавалась удовольствиям либо предоставляла время другим предпочтительным для меня пациентам. Очередь, к которой присоединяется пациентка, показывает ее более удачливых конкурентов.

Результатом анализа сновидения стала разительная перемена в эмоциональном состоянии пациентки. Теперь она почувствовала себя счастливой, испытывала чувство благодарности более ярко, чем на предыдущих сессиях. Ее глаза увлажнились слезами, это было необычно; она говорила, что чувствует себя так, словно накануне особенно хорошо поела. Ей пришло на ум, что ее вскармливание и детство могли быть куда более счастливыми, чем они представали в ее воспоминаниях. Более того, проявился больший оптимизм в отношении ее будущего и результата анализа. Пациентка стала более полно осознавать ту часть себя, которую, несомненно, не удавалось распознать в других ситуациях. Стала полностью осознавать, что была завистливой, ревнивой к самым разным людям, но не могла отчетливо распознать этого по отношению к аналитику, поскольку было слишком болезненно признать, что она завидовала мне и успеху анализа, на котором были сосредоточены ее надежды. После описанных интерпретаций зависть пациентки уменьшилась, на первый план вышла способность испытывать радость и благодарить, она опять стала способной испытать опыт счастливого кормления. Это эмоциональное состояние формировалось, пока не был достигнут еще более стабильный результат.

Мы обнаружили, что некоторые пациенты, еще не способные проявить свое недовольство и критицизм по отношению к аналитику, фундаментально отличаются от тех, кто осознает, что в основе всего – они сами, ибо из-за своей зависти стремились навредить аналитику и его работе. Завидующая часть Эго отщепляется, но приводящая ее в действие энергия обусловливает негативную терапевтическую реакцию.

Возвратимся к пациентке, о которой шла речь. Лечение происходило посредством постепенного предоставления ей возможности вернуть все отщепленные части ее Эго в отношении аналитика и через осознание, что зависть и подозрительность ко мне изначально предназначались ее собственной матери. Это и позволило пережить пациентке опыт счастливого кормления, связанный с чувством благодарности. В процессе анализа чувство зависти стало убывать, а чувство благодарности становилось все более частым и устойчивым.

Попутно я хотела бы заметить, что не только у детей, но также и у взрослых в ситуации переноса могут полностью возрождаться эмоции, испытанные во время самых ранних опытов кормления. Например, чувства голода, жажды на аналитических сессиях проявляются довольно постоянно и проходят после интерпретаций, которые удовлетворительно воспринимаются пациентами. Один из моих пациентов, которого эти чувства изнуряли, поднялся с кушетки и обнял своими руками одну из секций арки, отделяющей одну часть моего кабинета от другой. В этом было проявление того, что хороший объект в его ранней форме (мать, заботящаяся о своем ребенке и кормящая его) возвратился к нему снова.

Расскажу также о женщине, которую можно охарактеризовать как довольно нормальную. Но со временем она стала осознавать свою зависть к старшей сестре и к матери. Зависть к сестре была сконцентрирована на имевшем фактическую основу чувстве серьезного ее интеллектуального превосходства. Сопровождалось это чувство бессознательным ощущением, что сестра была в высшей степени невротичной. Зависть пациентки к матери нейтрализовывалась чрезмерной любовью к ней, признанием ее великодушия.

Пациентка рассказала сон. Она находится в железнодорожном вагоне наедине с женщиной, которую удается видеть только со спины. Женщина расположилась, прислонившись к двери купе, подвергается опасности упасть. Пациентка крепко удерживает ее, сжимая одной рукой при помощи ремней. Другой рукой пишет записку, располагает ее на стекле, с тем чтобы показать, что в этом купе доктор занимается с пациентом и что мешать нельзя.

Ассоциации на этот сон были такими: пациентка чувствовала, что женщина, которую она удерживала так крепко, была частью ее самой, частью безумной. Во сне пациентка испытывала упорное стремление не позволить женщине выпасть из купе. Она должна удержать ее в купе (символизирующем ее саму) и что-то с ней обсудить. Ассоциации о волосах женщины, которые пациентка только и видела со спины, касались ее старшей сестры. Дальнейший ход ассоциативного процесса привел к распознанию соперничества и зависти по отношению к сестре, пациентка возвращалась в то время, когда она была еще маленьким ребенком, а сестра уже привлекательной девушкой.

Затем пациентка вспомнила о платье, которое носила мать. Будучи ребенком, девочка любовалась им и тоже хотела иметь такое. Платье подчеркивало форму грудей. Это доказывало, что то, чему изначально пациентка завидовала и что разрушала в своих чувствах, было именно материнской грудью.

Я сказала пациентке, что чувство, согласно которому она хочет удержать власть над безумием, есть отщепленная часть ее же самой, хотя эта отщепленная часть связана и с интернализацией ее невротичной сестры. Результатом такого толкования для пациентки, имевшей основание рассматривать себя достаточно нормальной, было чувство сильного удивления. Усиливавшееся вслед за этим осмыслением чувство ревности как к сестре, так и к матери привело к пересмотру ранних отношений. Пациентка пришла к сочувствию, пониманию недостатков сестры, осознала, что не любила ее в достаточной мере. Она обнаружила также, что в своем раннем детстве любила сестру гораздо больше, чем это проявляла.

Чувство, что она удержит женщину, подразумевает, что пациентка могла помогать своей сестре в большей мере, защищать ее. Здесь это чувство переживалось заново по отношению к интернализированной сестре.

Пересмотр ранних взаимоотношений пациентки с близкими привел к изменениям ее внутренней ситуации, главным образом в отношении ее чувств к ранее интернализированным объектам. То, что сестра также представляла безумную часть ее самой, проявляло себя частично в проекции шизоидных и параноидных чувств на сестру. Но признание этого сочеталось с уменьшением расщепленности Эго пациентки и углублением процесса интеграции.

В обоих изложенных случаях (как и во многих других) отношение к аналитику как к внутреннему объекту обнаруживало свою фундаментальную важность. Вообще говоря, когда тревога по поводу зависти и ее производные доходят до максимума, пациент в той или иной степени чувствует себя преследуемым аналитиком как внутренним объектом, вызывающим обиду и зависть, портящим его жизнь, работу и все виды деятельности. Когда это происходит, хороший объект чувствуется утраченным вместе с внутренней безопасностью. Мои наблюдения убедили меня в следующем. Когда на любом этапе жизни отношение к хорошему объекту серьезно нарушается, тогда не только утрачивается чувство внутренней безопасности, но и ухудшается характер. Преобладание внутренних преследующих (персекуторных) объектов усиливает разрушительные импульсы. Если хороший объект точно установлен, идентификация с ним укрепляет способность любить и действовать конструктивно. Это соответствует изложенной в настоящей статье гипотезе: если хороший объект глубоко укоренился, тогда временные нарушения могут быть преодолены, фундамент для психического здоровья, формирования характера и успешного развития Эго может считаться заложенным.

Я считаю, что интернализованный преследующий объект, который воспринимается с недовольством и завистью по причине того, что на него проецируется зависть индивида, переживается им как наиболее опасный, поскольку этот объект препятствует всем попыткам восстановления и созидания. Зависть больше всего вредит конструктивным устремлениям, потому что восстанавливающийся объект в то же самое время атакуется и обесценивается завистью. Начнем с того, что эти чувства переносятся на аналитика, появляется у пациента неспособность восстанавливаться, проявляющаяся в неспособности сотрудничать с аналитиком, формируется часть негативной терапевтической реакции в дополнение к факторам, описанным мною ранее.

Если мы хотим добиться лучшего и более стабильного баланса на глубинном уровне, откуда берут свое начало зависть и деструктивные импульсы, то должны готовить себя к длительной работе. Я убеждена в важности открытия Фрейда относительно того, что проработка – один из главных вопросов анализа. Мой опыт в анализе процессов, посредством которых глубоко ненавистная и презираемая часть личности пациента отщепляется, мои попытки помочь человеку преодолеть это расщепление и привести его к интеграции убеждают в справедливости указанного положения.

Надо обратить внимание на трудности, с которыми мы сталкиваемся, анализируя процессы расщепления. В основе лежит анализ зависти. Например, пациент испытывает благодарность к аналитику, восхищается его мастерством. Но это особенное мастерство становится и причиной перехода восхищения в зависть. Зависть может быть нейтрализована гордостью за хорошего аналитика. Если же гордость замешана на чувстве собственничества и жадности, это оживляет детскую жадность, которую можно описать следующим образом: «Я имею все, что хочу; хорошая мать принадлежит только мне». Такая жадность и контролирующая позиция становятся причиной того, что отношение к хорошему объекту будет испорчено. Вина из-за деструктивной жадности вскоре может привести к такому виду защиты: «Я не хочу причинить вред аналитику (матери); я лучше воздержусь от принятия его даров». Эта позиция, в свою очередь, дает возможность проявиться вине по поводу неприятия помощи аналитика.

Любые из перечисленных перемен анализируются по мере того, как они возникают в ситуации переноса. Это происходит посредством проработки множества защит и тех эмоций, которые лежат в их основе, что со временем дает нам возможность помочь пациенту стать более уравновешенным. С такой целью мы снова и снова анализируем процессы расщепления. Это наиболее сложная часть аналитической процедуры. С тех пор, как тревога может переживаться без использования Эго каких бы то ни было защит, процесс расщепления играет важную роль как защита против персекуторных и депрессивных видов тревоги.

По моему мнению, проявление зависти и связанного с ней вреда в отношении любовного объекта, а также глубоких тревог, вызываемых этим, становится вкладом в сопротивление попыткам избавиться от расщепления, совершить определенные шаги в направлении интеграции. Очень важно наблюдать за каждой деталью ситуации переноса, за тем, что проливает свет на самые ранние трудности личности пациента. Иногда обнаруживается, что даже выраженный позитивный перенос может вводить нас в заблуждение, если он основан на идеализации и прикрывает собой чувства ненависти и зависти, которые при этом отщеплены.

Я описала, каким болезненным для пациента является проявление его губительной и разрушающей зависти по отношению к любимой матери и почему такой инсайт вызывает столь мощное сопротивление. Еще раз отметим, когда посредством аналитической процедуры пациент сталкивается лицом к лицу с ненавидящей и презираемой частью собственной личности, он переживает это как шок. И это ведет к депрессии. Чувство вины, которое вызвано деструктивной завистью, может привести пациента к временному подавлению им своих собственных реальных возможностей. Мы сталкиваемся и с другой линией, когда уничтожение расщепления переживается как нетерпимое. Результатом становится усиление фантазий всемогущества и даже мегаломанических фантазий. Это может стать критической стадией, поскольку пациент пытается уберечься посредством усиления враждебных позиций. Таким образом он получает оправдание своей ненависти к аналитику и своих мыслей, что пациент лучше, чем аналитик, который его недооценивает, что все достигнутое в анализе – скорее результат его собственного труда. Если возвратить его в раннюю ситуацию, то он словно ребенок, который чувствует, что его недооценивают родители. Я также встречалась с фантазиями, что он или она создали мать или дали ей родиться, для того чтобы владеть ее грудью. Всемогущество и преследование в таких случаях достигают своего предела.

На некоторых этапах анализа у пациентов, чья зависть конституционно сильна, возникают трудности. Надо помнить, что люди, у которых анализ не достигает глубин, либо те, кто не может быть проанализирован полностью, переживают подобные трудности и даже прерывают анализ, поскольку лежащие в основе этого зависть и тревога сохраняют активность и могут проявиться при определенных обстоятельствах. Не испытывая сверхоптимизма, поскольку я понимаю сложности и ограниченные возможности психоаналитической терапии, полагаю, что анализ столь глубоких и сложных расстройств во многих случаях есть защитная мера против позиций интенсивной зависти и всемогущества, чреватых опасными для пациента результатами.

Осознание, обретаемое пациентом в процессе интеграции, шаг за шагом ведет его к распознанию того, что являют собой по-настоящему опасные части его собственного Эго. Он уже в состоянии принять это, потому что по мере развивающейся интеграции способность любить усиливается, а зависть и ненависть уменьшаются. Его страдания постепенно уменьшаются по мере улучшения, обусловленного интеграцией. Например, пациенты становятся способными принимать решения, которые до этого принимать не могли, более свободно использовать все свои дарования. К этому присоединяется уменьшающееся подавление их способности к восстановлению. Способность пациентов наслаждаться во многом увеличивается, надежда возникает вновь и вновь.

Обогащение личности через интеграцию отщепленных частей Я есть жизненно важный процесс. За время курса анализа ненависть, зависть и деструктивность утрачиваются, а обретаются важные для личности свойства.

Фрейд допускал, что некоторое количество факторов является конституционным, например, с его точки зрения, анальный эротизм.

В этой статье я главным образом заострила внимание на зависти, жадности, ненависти и чувстве преследования в отношении материнской груди – в значительной мере врожденного первичного объекта. Я связала эти факторы с преобладанием того или иного инстинкта, сопряженного с инстинктами жизни или смерти, предположенными Фрейдом. Абрахам также верил в важность роли врожденных факторов. В особенности он занимался изучением конституционного элемента в интенсивности оральных импульсов, увязывал их с этиологией маниакально-депрессивного психоза. Ученый обнаружил, что зависть есть оральная черта. Мои взгляды отличаются от взглядов Абрахама. Он считал, что зависть и враждебность приходят на орально-садистической стадии, рассматривал зависть как анальную черту, но тем не менее происходящую из оральной фазы. Абрахам не говорил о благодарности, но описывал великодушие как орально обусловленную черту. Айслер (Eisler, 1919) придавал значение конституционному фактору при описании орального эротизма и рассматривал зависть как оральную черту. Моя концепция зависти тоже включает в себя признание значимости анально-садистических тенденций, проявляющих себя в расщеплении, проекции и приведении в негодность вначале груди, а затем и материнского тела. Мнение, что не только орально-садистические, но и уретральные и анально-садистические тенденции вступают в действие с самого начала жизни, высказано мною еще в работе «Психоанализ детей».

Существование конституционных факторов указывает на ограниченность психоаналитической терапии. Но несмотря ни на что, как показывает мой опыт, мы можем в ряде случаев добиться фундаментальных, благоприятных перемен.

Я обнаружила, как бы полно ни проходила интеграция, насколько бы пациент ни обретал способность принимать ненавидимые и ненавистные части своего Эго, он еще, возвращаясь назад, устанавливает первичный хороший объект более сохранно, чем делал это в младенчестве. Поэтому мы можем посмотреть под другим углом на аспекты техники, которые я стремлюсь представить. Вначале все эмоции пытаются присоединиться к первичному объекту. Если деструктивные импульсы, зависть и параноидная тревога выражены, налицо детские искажения и преувеличение каждой переживаемой фрустрации от внешних источников, тогда материнская грудь внешне и внутренне превращается в наиболее преследуемый объект. В результате действенные вознаграждения не могут приниматься в достаточной мере, не могут в необходимой степени противостоять персекуторной тревоге.

Применяя анализ, возвращающий пациента в раннее детство, мы даем ему возможность вновь пережить корневые, фундаментальные ситуации – оживление, о котором я часто говорю как о «воспоминаниях в чувствах». Оглядываясь назад, пациент более успешно переживает ранние фрустрации. Это достигается анализом негативного и позитивного переноса, возвращающего нас к ранним объектным отношениям. Если мы достигаем успеха, пациент проявляет свои собственные деструктивные импульсы и проекции, пересматривает их в отношении к первичному объекту, ретроспективно формирует их более сохранно, главным образом посредством установления в переносе отношения к аналитику как к хорошему объекту. Это происходит, если процессы расщепления, использовавшиеся большей частью как защита против преследования и вины, в результате анализа перестают набирать силу. Интегрированное Эго приобретает способность переживать вину и чувство ответственности, что не представлялось возможным в младенчестве. Синтез объекта, а вследствие этого уменьшение ненависти посредством усиления любви становятся вполне возможными, жадность и зависть в результате деструктивных импульсов утрачивают свою власть. В этих направлениях психоанализ психотиков может осуществляться вполне успешно.

Говоря иначе, последовательный анализ как негативного, так и позитивного переноса, персекуторной тревоги, а также шизоидных механизмов уменьшает их выраженность, пациент приобретает способность прорабатывать свою депрессивную позицию. Когда ему ясно, что изначальная неспособность устанавливать хороший объект в некоторой мере преувеличена, а способность получать удовольствие и повышать значимость того хорошего, что получено от объекта, уменьшает зависть, тогда благодарность становится возможной. Такие перемены дают основание проявиться многим аспектам личности пациента – от самых ранних, эмоциональных до взрослых опытов и отношений. В анализе влияния ранних нарушений на развитие личности в целом, считаю, заключена главная надежда на оказание помощи нашим пациентам.

Онлайн сервис

Связаться с Центром

Заполните приведенную ниже форму, и наш администратор свяжется с Вами.
Связаться с Центром