М. И. Давыдова, А. В. Литвинов

И. Д. Ермаков (1875—1942) известен большинству советских психологов и психиатров, к сожалению, скорее как редактор выходившей в 20-е годы в России «Психологической и психоаналитической библиотеки», в которой публиковались работы Фрейда и других основоположников психоанализа. История жизни, творческая и профессиональная деятельность Ермакова долгие годы замалчивались в советской литературе, как и все, в какой-то мере связанное с психоанализом.

Настоящая статья ставит своей целью восстановить этот пробел и определить место И. Д. Ермакова в истории психологии и психиатрии как одного из основоположников психоанализа в России (1).

Ермаков—Иверм

⁾ Иван Дмитриевич родился в Константинополе в 1875 году. С детства он увлекался рисованием, живописью. Творческая среда, в которой рос Ермаков (родительский дом постоянно посещали художники, археологи, ученые), благотворно повлияла на формирование его вкусов. Отец И. Д. Ермакова был очень известным фотографом, членом Археологического общества. Он много лет работал в Средней Азии, Персии, на Кавказе и за свои заслуги был выбран почетным гражданином города Тифлиса. Дед со стороны отца построил в Тифлисе театр и каравансарай Арцруни (фамилия деда Людвиг Камбиаджио). И. Д. Ермаков учился в Тифлисе в 1 классической гимназии, занимался живописью и рисованием под руководством художника П. П. Колчина. Впоследствии он никогда не оставлял этого своего увлечения, довольно много писал, неоднократно выставлял свои картины.

Серьезно Иван Дмитриевич начал заниматься живописью после русско-японской войны, когда близко познакомился с искусством и бытом Востока. Главным образом он писал натюрморты и работал в области графики. В 1916 г. по предложению художника В. Н. Бакшеева принимал участие в 44-й передвижной выставке картин и современной русской живописи в Петрограде, а также на выставке художественного объединения «Мир искусства» в Москве. В первые годы после Октябрьской революции И. Д. Ермаков принимал деятельное участие в организации Союза художников-живописцев. В 1917 г. также активно участвовал в работе выставок: «Бубновый валет», «Мир искусства» в Москве и затем Петрограде. В последующие годы экспонировал свои работы на выставке картин «Прогресс», Союза художников-живописцев в Москве, в 1921 году — на выставке «4 искусства». То, что он сам был художником, помогло ему много и продуктивно работать над вопросами теории изобразительного искусства. Исследования, касающиеся этой мы, широко представлены в творческом наследии ученого.

Попытаемся рассказать об истории врачебной деятельности Ивана Дмитриевича Ермакова. В 1897 году он поступил на медицинский факультет 1 Московского университета и окончил его в 1902 году. В институте посещал кроме лекций по медицине семинары профессоров психологии, истории культуры. За годы учебы в университете увлеченно изучал анатомию и гистологию мозга, психологическую физиологию наконец, психопатологию. Весь пятый год учебы в университете освятил исключительно нервной клинике и по окончании обучения был зачислен экстерном в клинику нервных болезней 1 МГУ, которой то время заведовал профессор В. К. Рот. Отсюда он был призван на русско-японскую войну, где работал исключительно как психиатр, а это время ученый собрал очень ценный материал, касающийся особенностей клиники и лечения психических заболеваний в условиях войны. После окончания войны Иван Дмитриевич вернулся в нервную клинику 1 МГУ, где был сразу же утвержден старшим ординатором.

В 1907 году по предложению директора психиатрической клиники МГУ профессора В. П. Сербского был переведен к нему на должность старшего ассистента и был им до 1921 года.

В этот период неоднократно выезжал за границу — в Берлин, Париж, Цюрих, Берн, Мюнхен. Впечатления от этих поездок, знакомство представителями школ классической психологии, психиатрии, психоанализа привнесли много нового и ценного в работу ученого.

Иван Дмитриевич всегда щедро делился своим опытом с более молодыми коллегами, обладал организаторскими способностями. Вплоть до середины 20-х годов в 1 МГУ он вел занятия и курсы по психотерапии, где обучал студентов методам гипноза, внушения, психоанализа, а со студентами старших курсов проводил семинары по диагностике душевных заболеваний. Начиная с 1906 года он был действительным членом Общества невропатологов и психиатров при 1 МГУ, затем казначеем благотворительного общества им. С. С. Корсакова, членом президиума Общества по борьбе с алкоголизмом, с 1916 г.— членом Парижского общества невропатологов и психиатров. Иван Дмитриевич Ермаков был известен до революции также как автор работ, печатавшихся в Журнале невропатологии и психиатрии им. С. С. Корсакова и в Трудах психиатрической клиники Московского университета. Первые работы И. Д. Ермакова были опубликованы в 1907 году и отразили, в частности, его опыт работы в качестве врача-психиатра на русско-японской войне (2). Его научные интересы были также связаны поначалу психологией детского возраста, с различными формами психопатологии, с гипнотической анестезией, с вопросами психотерапии. Своими читателями И. Д. Ермаков называл профессоров В. К. Рота и 3. П. Сербского.

Интерес к учению 3. Фрейда возник у И. Д. Ермакова в начале 10-х годов после того, как в течение нескольких лет в странах Европы он изучал новейшие течения в психологии и психиатрии и основательно знакомился с памятниками архитектуры и произведениями изобразительного искусства. В сентябре 1913 года на научном собрании врачей психиатрической клиники в Москве им было сделано сообщение «Учение 3. Фрейда по Блейлеру», и это положило начало деятельности И. Д. Ермакова как последователя и пропагандиста учения 3. Фрейда (3).

С 1920 года как член коллегии и профессор Государственного Психоневрологического института И. Д. Ермаков заведовал отделом психологии, систематически вел курсы по общей психологии, эстетике, психотерапии, психоанализу и экспериментальной психологии.

При этом отделе был организован детский дом-лаборатория «Международная солидарность». Такое название возникло после того, как приехавшие в Россию представители профсоюза германских горнорабочих «Унион» серьезно заинтересовались работой этого учреждения и в скором времени вместе с союзом русских горнорабочих стали оказывать ему, как вспоминал сам Ермаков, «как материальную, так и идейную поддержку» (4).

В детском доме «Международная солидарность» душевно здоровые дети в возрасте от одного года изучались с точки зрения проявления бессознательных влечений. В 1923 году детский дом-лабораторию преобразовали в Государственный психоаналитический институт, директором которого Иван Дмитриевич был вплоть до его закрытия в 1925 году. За недолгие годы работы детского дома и Государственного психоаналитического института И. Д. Ермаков успел организовать издание «Психологической и психоаналитической библиотеки».

«Библиотека» была предназначена, прежде всего, для самообразования педагога, чтобы он мог оказать помощь ребенку в критические моменты его жизни. «Управлять своими желаниями, обнаруживать мужество перед самим собой и к себе — вот чему должен был бы научить ребенка педагог», — сказано в предисловии к 3-му выпуску «Библиотеки». Мобилизация активности человека по отношению к болезненным проявлениям своей психики, помощь человеку в осознании и, таким образом, преодолении того, что мешает его психическому здоровью — вот что увидели в учении Фрейда, в психоанализе последователи и пропагандисты методов австрийского психолога и психиатра. Именно эти стороны учения Фрейда они стремились поставить на службу советской педагогике. Серия, открывавшаяся публикацией работ Фрейда на русском языке (выпуски 1—3), была широко задумана, однако не все анонсируемые книги были изданы. В 1922—1925 гг. появилось 15 выпусков: 1—8, 11, 13, 14, 16, 18, 20, 23. |В выпусках 14 и 16 были опубликованы работы И. Д. Ермакова «Этюды по психологии творчества А. С. Пушкина» (5) и «Очерки по анализу творчества Н. В. Гоголя» (6).

Эти произведения, в которых творчество писателей рассматривалось с позиций психоанализа, послужили основанием для включения небольшой, резко отрицательной критической заметки об И. Д. Ермакове в первую советскую «Литературную энциклопедию». Вот что там, в частности, было написано: «Описывая примитивное значение символов, он (И. Д. Ермаков — авт.) отрывает литературное явление от его социальных корней, произвольно сближает его с авторской психопатологией. В лице Ермакова психоаналитический метод приобрел своего наибольшего вульгаризатора» (7). Подобным образом критиковалось в те годы все, не помещающееся в прокрустово ложе «единственно правильного учения». Всех неугодных насильственно лишали любимой работы, возможности вести научные исследования. Подобная участь постигла и И. Д. Ермакова.

В 20-е годы и позднее И. Д. Ермаков был широко известен как врач-психиатр, лечивший неврозы, заикание, алкоголизм, а также как лектор по проблемам психологии и психотерапии, в частности, гипноза, по истории и теории искусства. На съезде психоневрологов в 1923 году им были сделаны доклады «Принципы выразительности в картине» и «О детских играх». В 30-е годы Ермаков продолжал заниматься частной врачебной практикой, был консультантом в психиатрических клиниках Москвы. После того, как был ликвидирован возглавлявшийся Иваном Дмитриевичем Психоаналитический институт, основным для ученого стало исследование различных явлений отечественной и зарубежной литературы и искусства с точки зрения психоанализа. Он не раз пытался опубликовать эти свои работы, но тщетно.

Летом 1941 года Ивана Дмитриевича Ермакова арестовали по политическому обвинению, спустя год он скончался в Бутырской тюрьме.

Рассмотрим некоторые моменты, которые сыграли важную роль в процессе создания И. Д. Ермаковым «Психологической и психоаналитической библиотеки».

Открывалась серия публикациями лекций 3. Фрейда по психоанализу. С помощью психоанализа, как утверждал Фрейд, человек может активно бороться с болезненными проявлениями своей психики, в силах осознать свой недуг и преодолеть то, что мешает его здоровью. И. Д. Ермаков активно использовал метод психоанализа в практике лечения неврозов. Именно поэтому он стал организатором и редактором «Библиотеки», убежденно пропагандировал психоанализ как метод психотерапии, который имеет много общего с воспитанием и самовоспитанием. В предисловии к четвертому выпуску он пишет, что метод основан на «перенесении», то есть установлении полного доверия пациента к врачу, и активности пациента, который сам с помощью врача устанавливает связи между, казалось бы, независимыми процессами в своей психической деятельности.

Отечественные психологи придерживались мнения, что психоанализ из всех психологических направлений ближе всего стоит к биологии. «Будущее психологии, если она захочет стать естественной наукой, лежит в области инстинкта и поведения человека. Громадные завоевания психоанализа объясняются тем, что он пошел именно по этому пути»,— писал Е. Д. Ермаков (10).

Создатели «Библиотеки» не делали попытки распространить учение 3. Фрейда на социальную психологию, трактовать его как мировоззрение. Единственный, довольно туманный намек на это есть в предисловии Г. Вейсберга к выпуску № 6, где сказано: «Психоанализ... таит в себе большие возможности для построения на совершенно новых основаниях социальной психологии», однако конкретизация этого положения возвращает нас к пониманию психоанализа как метода лечения: «Заторможенные или извращенные эмоции психоневротиков, благодаря психоанализу, вскрывающему био-психо-социальные напластования», высвобождаются и превращаются» в социально-творческую силу, могущую быть использованной в грядущей борьбе за новый коммунистический мир» (8). Такова, по-видимому, концепция, которой, как следует из предисловий к выпускам «Библиотеки», руководствовались ее создатели, желая познакомить читателей с основными работами 3. Фрейда, а также его последователей и отразить собственный опыт применения этого метода в лечебных, воспитательных и аналитических целях.

«Психологическая и психоаналитическая библиотека» должна была состоять из 32 выпусков; их перечень мы встречаем на обложках всех выпущенных книг. Наиболее полный список содержится в 13-м, последнем по времени, томе, датированном 1926 годом. Издавались выпуски «Библиотеки» Госиздатом, печатались в основном в 1-й Образцовой типографии Москвы тиражом 3—5 тыс. экземпляров.

Предисловия И. Д. Ермакова к публиковавшимся в серии работам великолепно дополняли их и в ряде случаев делали более доступными для понимания непривычному к психоаналитической терминологии читателю. «Просвещение больного,— пишет Иван Дмитриевич,— будет ли оно происходить из необоснованных разъяснений врача или от знакомства со специальной литературой, еще не приводит больного к излечению. Для излечения необходимо, чтобы больной сам (разрядка И. Д. Ермакова) активно участвовал в раскрытии того, что от него скрыто и сам убедился в том, что это именно так. Указания и советы врача имеют не суггестивный характер, а, прежде всего, направляют внимание больного на ту область, на те ассоциации, которые продуцируются у самого пациента. Поскольку те процессы душевной жизни человека, которые привели его к болезни, подвергались вытеснению и заменялись иными, постольку в анализе, оперирующем с такими содержаниями психики, которые сознанием больного не приводятся в связь с его болезнью, основной задачей является установка связей — оживление того, что, благодаря выпадению, понимается и чувствуется больным как чуждое ему, с чем он не в силах справиться». И. Д. Ермаков говорит о методах действия врача, приступающего к лечению, о пробном лечении, когда врач стремится выяснить, «насколько больной способен участвовать в лечении, (насколько велики его «сопротивление» в «перенесение»; в этот период (около двух недель) «раскрывается и для психоаналитика общая линия поведения больного». Далее он пишет: «Если гипнотическая терапия обращается, главным образом, к эмоциональной стороне больного, оставляя другие, если рациональная психотерапия оперирует путем убеждения с интеллектом больного, отрицая значение чувства, если гипнотерапия усыпляет и успокаивает, а рациональная психотерапия убеждает и распекает, доказывая, что больной мало смыслит в своей болезни, то психоанализ, прежде всего, дает себе отчет в том, что имеет дело с целым (разрядка И. Д. Ермакова), у которого есть инстинкты, чувства и интеллект. Инстинкты и влечения ведут его по определенному пути, стремления «я» — по другому, а чувства и интеллект играет значительную роль в этой борьбе» (9). Ознакомление педагогов с методами психоанализа считалось важным как для его использования, так и в целях противодействия так называемому «дикому» психоанализу — грубому вмешательству в жизнь человека, которое может только повредить.

Создатели «Библиотеки», стремясь познакомить читателей с основными трудами 3. Фрейда, а также его последователей, старались, прежде всего, публиковать работы об опыте применения психоанализа в лечении и воспитании детей («Целый ряд работ в этой области, пока еще не переведенных на русский язык, появятся впервые в этом издании с соответствующими комментариями»,— сказано в предисловии к 3-му выпуску). «Психологическая и психоаналитическая библиотека под редакцией проф. И. Д. Ермакова» долгие годы была единственным в нашей стране источником для знакомства с работами как самого 3. Фрейда, так и зарубежных психологов, испытавших «а себе влияние учения австрийского психиатра. Работы И. Д. Ермакова о Пушкине и Гоголе, вышедшие в «Серии по художественному творчеству» этой «Библиотеки» до настоящего времени находятся в поле зрения специалистов — их изучали актеры, работая «ад воплощением на сцене гоголевских образов, на них ссылались порой авторы статей о культуре, о литературе, иногда отмечая достоинство работ, иногда полемизируя с автором. Важно отметить, что выпуски «Психологической и психоаналитической библиотеки» послужили основным источником для издания работ 3. Фрейда в нашей стране в последние годы (10), когда стало возможным говорить и писать о психоанализе не только, как о «ложном буржуазном учении». «Этюды по психологии творчества А. С. Пушкина» И. Д. Ермакова (вып. 14 «Библиотеки») в 70-е годы переизданы при помощи средств ксерокопирования за рубежом.

Мысль о плодотворности изучения творчества и личности художника с позиций психоанализа, очевидно, зародилась у Ивана Дмитриевича, когда, как он пишет в автобиографии, «счастливый случай позволил во время работы в психиатрической клинике еще студентом ближе приглядеться к проявлениям душевнобольного художника Врубеля». Впоследствии И. Д. Ермаковым был создан очерк о Врубеле ,(11). В написанном, по-видимому, в начале 30-х годов очерке «Хиромантия» (12) И. Д. Ермаков писал: «После Китая, вернувшись домой, я отдался живописи, думая о картинах, любил их и делал то, чего я стеснялся, гнал от себя в детство, юношество...» Тогда же возникла идея об исследовании творчества писателей с позиций психоанализа. В этих исканиях ученый встретил поддержку литературоведа В. В. Каллаша, который консультировал его при написании очерков о Гоголе. Вот как разъясняется психоаналитический взгляд «а творчество в автобиографии Ивана Дмитриевича: «Среди других методов изучения творчества и его результатов — художественных произведений — применяется метод психоаналитический, поскольку он дает возможность познать творчество и отдельные произведения как органическое целое, обусловленное взаимодействием между бессознательными влечениями и сознательными задачами писателя. Для понимания некоторых основных сторон творчества не хватает чрезвычайно важных данных из жизни писателей и художников, которые приходится разыскивать и реконструировать, пользуясь особенностями так называемого примитивного мышления, тех психических механизмов, которые, может быть, являются образованиями не индивидуального, а коллективного мышления, и основы которых лежат в глубине бессознательной психической области человека». И. Д. Ермаков стремился «установить связь между особенностями черт личности и характером писателя — и характерами, выведенными в его произведениях», как сказано им в работе о Ф. М. Достоевском (12). Иван Дмитриевич не отождествлял этих своих работ с литературоведческими исследованиями. Разносторонний анализ личности и творчества писателя, говорил он в той же работе о Достоевском, «по плечу только исследователю-специалисту в области соответствующей литературы, но при условии, если он вооружен психоаналитическим методом».

В архиве И. Д. Ермакова сохранился машинописный текст работы «Ф. М. Достоевский. Он и его произведения», «Этюды о литературе» («Слово о полку Игореве» и его автор», «Басни Крылова», «Горе от ума», «Мопассан», «Эдгар По»), очерк о «Мертвых душах» Гоголя, работа «Психология композиции «Меланхолия» Дюррера». В изданных «Очерках по анализу творчества Н. В. Гоголя» есть ссылки на аналогичную работу автора о Тургеневе, а также на работу об орнаментах восточных ковров.

Работы о художественном творчестве создавались порой при участии членов литературного кружка, который был создан при Государственном психоаналитическом институте. Среди членов этого объединения И. Д. Ермаков упоминал А. А. Сидорова, О. Ю. Шмидта. В книге ученого «Этюды по психологии творчества А. С. Пушкина» в качестве приложения помещен анализ стихотворения «Желание», который был проведен на занятиях кружка. Некоторые очерки — эссе И. Д. Ермакова об искусстве, написанные им в 30-е годы, были известны в кругах научной и художественной интеллигенции, например, эссе о картине К. Сомова «Дама в голубом платье».

В чем же сущность этих работ о художественном творчестве?

Иван Дмитриевич много писал о «творчестве, руководимом этическим императивом». Этику он определял как учение о правилах поведения в той или иной группе. Отмечалась способность этики вдохновлять, указывать пути, по которым должна идти творческая деятельность.

В работе «Новеллы о творчестве» И. Д. Ермакова приводит ряд наглядных примеров. Так, Врубель написал портрет Христа с лица женщины, заразившей его сифилисом, подчеркнув в этом произведении «страдальческое, глубоко ушедшее в себя и в то же время благостное выражение» этого лица. На этом примере мы видим творчество в качестве средства психологической защиты: сам находясь в состоянии глубокой подавленности, Врубель занялся не собой, а ею, ее горем, ее ужасом.

К. С. Станиславский однажды почувствовал, что на сцене думает не о том, что играет. При этом, как пишет И. Д. Ермаков, он испытывал недовольство и негодование постольку, поскольку отвлекаться — значит вести себя нечестно, обманывать публику. Возникающее при этом чувство недостаточности, полагает Иван Дмитриевич, можно рассматривать как следствие непреодолимого желания видеть себя совершеннее. Это желание имеет, безусловно, нарциссический характер. «Творческий процесс»,— пишет Ермаков,— «вероятно, всегда связан... с чувством принуждения, с чувством своей недостаточности, а они способны его беспокоить, угнетать, подавлять и влекут его к освобождению от этого угнетающего чувства в свободную творческую деятельность» (13).

За «случайной оболочкой окружающей действительности» художник обладает способностью видеть другой мир, более важный и значительный, и для того, чтобы этот мир увидеть, художник должен вглядываться не только в детали окружающего, «но прежде всего в себя самого, очищаясь, делая более отзывчивой и тонкой свою душу, так как в горниле страданий очищается для великого таинства постижения мира душа творящего»,— пишет И. Д. Ермаков в очерке «Михаил Александрович Врубель».

Как у невротиков, так и у художников, считал И. Д. Ермаков, имеется общая тенденция к уходу от окружающей действительности из чувства собственной несостоятельности. У невротика реакцией на это становится создание компромиссов, удовлетворяющих, правда, только наполовину. Художник, исходя из того же чувства, находит новую возможность познания и овладения действительностью и собой, творя реальные ценности не субъективного, а объективного характера.

Механизм формирования болезненных изменений в психике И. Д. Ермаков представлял следующим образом. Влечение, сталкиваясь с невозможностью проявиться, с отказом, определяет поиск иных путей к удовлетворению, унаследованных как бессознательные или символические реакции. Однако, если выхода влечениям не находится, возникает застой, приводящий к расстройству. Даже если выход находится, реальность ограничивает непосредственное удовлетворение от достигнутого, заставляет иногда отказываться от него. Радикальное решение этой проблемы, по мнению И. Д. Ермакова, может быть найдено в частичном удовлетворении при связи с «новой реальностью и овладении ей», но не подражании. Таким образом, вместо непокорной реальности создается мир, в центре которого стоит властное «я» творящего. Польза такого подхода к творчеству, с точки зрения Ивана Дмитриевича, в том, что художник под видом собственных конфликтов, захватывающих его, помогает другим оформить те влечения, которые вытесняются культурными ограничениями действительности (15).

Эти идеи И. Д. Ермакова получили свое развитие в его работах, посвященных психологическому анализу творчества крупнейших писателей.

В работах 3. Фрейда чаще всего можно встретить анализ поведения героев художественных произведений в качестве иллюстрации к психологическому исследованию того или иного состояния человека (герои трагедий Шекспира «Макбет» и «Ричард III», герои пьесы Г. Ибсена «Росмельхольм» (14). В работе «Бред и сны» в «Градиве» 3. Фрейд анализирует душевную эволюцию героя новеллы Ибсена, толкует его сны, как если бы это был реальный человек, не касаясь личности создателя этого художественного образа. В исследованиях И. Д. Ермакова можно видеть стремление установить связь между особенностями черт личности и характером писателя и характерами, выведенными в его произведениях.

Он стремился выяснить, как отразились в художественных произведениях личные, интимные переживания писателя. Это представляется чрезвычайно важным, так как мучительное желание освободиться от собственных внутренних противоречий, как бы материализовав их в образах своих героев, утверждается теорией психоанализа как одно из самых сильных побуждений к творчеству.

В «Этюдах по психологии творчества А. С. Пушкина» показано, как, например, в образах героев «Маленьких трагедий» и других созданных тогда же произведений, отразился охвативший Пушкина накануне женитьбы страх перед грядущим — все герои «Маленьких трагедий» одержимы страхом перед действительностью — и страдания от «огончарованности» — утраты активного, мужского начала, как бы превращения в женщину (Мавруша в «Домике в Коломне»). «Выход из такого положения, которое не удовлетворяет поэта, выход к жизни, к людям, не к себе самому, а к коллективу, к природе, к правде — характерная черта всего мировоззрения Пушкина»,— пишет автор.

В «Очерках по анализу творчества Н. В. Гоголя» особенности личности писателя анализируются не только в связи с его произведениями. В первой главе «Психология творчества Гоголя» разрабатываются темы болезни Гоголя, значение отца и матери в формировании его личности, рассматриваются черты его характера и т. п. Далее следуют главы о произведениях «Страшная месть», «Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», «Шинель», «Нос», «Записки сумасшедшего». «Найти связь с действительностью и освободиться от темных и жутких сил примитивного, бессознательного,— писал И. Д. Ермаков,— есть для него (Гоголя — авт.) задача честного и смелого исследователя. И эта задача решается им в полном сознании громадной ее важности, как дело его души».

В неизданном исследовании «Мертвые души или похождения Чичикова» И. Д. Ермаков обращает внимание на воспоминания самого Гоголя о предпосылках к созданию поэмы. «На меня, — писал Гоголь,— находили припадки тоски, мне самому необъяснимой, которая происходила, может быть, от моего болезненного состояния. Я придумывал себе смешное, чтобы развлекать себя самого». Иван Дмитриевич усматривает здесь аналогию с клиническим примером: больной выдумывает сложную геометрическую фигуру и затем вращает ее в воображении. Формы вращения были здесь не случайны, а обусловливались символическим их значением для больного и отражало то, что больше всего волновало и беспокоило его.

«Выдумки» Гоголя также тесно связаны с его личностью. Создавая «Мертвые души», Гоголь, наконец, пришел к тому, что за всеми фантазиями и обманом увидел правду, которая не различалась ранее, и в результате своей работы он достиг вовсе не той цели, которую ожидал. Неуверенный в себе, скрывая те большие планы, которые лежали в основе его произведений, боясь насмешек, он прислушивался к мнению самых разных людей, причем, как пишет Ермаков, «не всякие мнения задевали, но всякие научали» (разрядка И. Д. Ермакова) писателя.

Важным условием творчества Н. В. Гоголя И. Д. Ермаков считал его мораль, связанную не только с теми запретами, которые в виде категорического императива существуют у нас. Эта мораль не только продукт «табу» и различных комплексных образований нашей психики. В основе морали Гоголь видел начало общественное, которое у него было тесно связано с религией. Внутренняя раздвоенность, противоречивость личности Гоголя просматривается даже в двойном названии поэмы: «Мертвые души», «Похождения Чичикова». Это сделано, как считал И. Д. Ермаков, «не для смешного». Часть названия «Похождения Чичикова» характеризует только внешнюю сторону поэмы, в нем, писал Иван Дмитриевич, «есть динамичность, но нет содержания». Содержание другой части названия «Мертвые души» более насыщено — это размышление о покое, смерти, о чем-то страшном. В произведении пустые подробности окружающего противопоставлены таинственным силам, управляющим нашей жизнью. То, над чем человек обычно смеется, приобретает «над ним власть, когда неуверен он в себе, когда пытает свое счастье, тогда не трудно впасть в суеверия и, смеясь в сознании над их значением, в глубине души испытывать сомнение и даже страх» — подводит итог своим размышлениям о творчестве создателя «Мертвых душ» И. Д. Ермаков (16).

Стремление отделить себя, отринуть, воплотить в образе двойника постыдное в себе видит И. Д. Ермаков в творчестве Ф. М. Достоевского. «Сам писатель,— говорит он в работе «Ф. М. Достоевский. Он и его произведения»,— нередко оценивает свое творчество как своеобразную возможность исповедаться — и тогда в этой исповеди он находит возможность не только делиться своими знаниями (это не так уж его радует), но, главным образом, теми чувствами, переживаниями, внутренним раздвоением и сомнениями, приводящими его к предельным состояниям, из которых он ищет выхода. Он овладевает ими, рационализируя их, облекая их в адекватные формы и выражения». Работа о Ф. М. Достоевском содержит главы: «Болезнь Достоевского», «Отец Достоевского», «Его мать», «Любовная жизнь», «Его характер», «Двойственность», «Исповедь и творчество», «Психоанализ у Достоевского».

С нашей точки зрения, работа И. Д. Ермакова «Ф. М. Достоевский. Он и его произведения» наиболее ярко раскрывает психоаналитический талант ученого. Знакомясь с произведениями Ф. М. Достоевского, можно заметить, что по крайней мере четверть его персонажей психически ненормальные люди, и при этом, указывает Иван Дмитриевич, писатель охотнее освещает те проявления, от которых страдал сам. В биографической и медицинской литературе давно ведутся споры о том, страдал ли Достоевский эпилепсией. И. Д. Ермаков отвечает на этот вопрос отрицательно. По-видимому, считает ученый, правильнее говорить здесь о так называемой «истерической эпилепсии» или даже о собственно истерии. Для эпилепсии, как считает Иван Дмитриевич, здесь много не хватает. В то же время, все припадки, (начиная с первого, возникали, как правило, вследствии воздействия тех или иных психотравмирующих обстоятельств на сознание писателя. Не было характерных для эпилепсии периодов амнезии после приступов. За долгие годы болезни не менялся характер Достоевского, не снижался его интеллект. Для писателя, по его же собственному мнению, весьма характерной была ипохондричность. После припадков он всегда испытывал чувство вины, жуткий страх смерти. Первый припадок возник у Федора Михайловича после получения известия о смерти отца, отношения с которым были крайне напряженными. Кстати, отношения писателя к припадку «падучей» как к фактору психологической защиты, можно отметить, например, в «Братьях Карамазовых»: Смердяков убивает старика Карамазова, незаконнорожденным сыном которого является, и чтобы скрыть свое преступление, симулирует припадок.

Весьма характерным для истерической личности является и период афонии, возникшей у писателя после смерти матери (лишился речи после смерти той, с кем охотнее всего стал бы говорить).

Герои Достоевского чем больше унижены, тем больше наслаждаются этим, и здесь, по-видимому, скрывается «невозможность любить». Просматривается противоречие между страхом одиночества, когда не на кого опереться, и желанием освободиться от зависимости, которая возникает, когда опереться есть на кого. Это состояние можно определить фразой «ненавидишь, потому что любишь». Характерен также интерес писателя к ненормальной половой жизни — в описании его привлекает или распущенность или полная асексуальность.

Анализируя состояние героев Достоевского, И. Д. Ермаков говорит о «действенных запасах сил в бессознательном», существующих «нелегально». Эти силы, по мнению ученого, загнаны туда требованиями, предъявляемыми нашим идеалом нашему «я». Тягостное для осознания продолжает существовать и оказывает влияние на наши поступки, часто противоречит нашим сознательным интересам. Всего этого мы очень опасаемся и, не углубляя анализ, сразу даем оценку, которая «как бы на страже всякого суждения, предупреждая возможность настоящего познания». Вытесненное возвращается в сознание в «новом издании», а если и проявляется более или менее прямым путем, мы объявляем это «ненормальным», забывая, что «ненормальное» — часто проявление того, что мы просто не желаем признавать.

Сам Достоевский, как и его персонажи, полон противоречий: его религиозность, например, ведет его к кощунственным поступкам. Или он не позволяет своему пасынку неуважительно относиться к памяти отца, или (в «Братьях Карамазовых») все время трактует вопрос об отцеубийстве.

Существенный отпечаток на творчество Достоевского наложила его отношения с родителями. Отец писателя, судя по имеющимся описаниям, обнаруживал ярко выраженные черты анально-эротического характера, для него были очень характерны скупость, упрямство, жестокость, мелочность, стремление убить малейшую инициативу в детях. Гипертрофированное влияние авторитета отца на Достоевского усугублялось и тем, что в частном пансионе, куда он был определен, отец вел уроки.

Разумеется, на протяжении своей жизни Достоевский бессознательно стремился к идентификации с отцом, одновременно и опасаясь этого. И здесь, обращает наше внимание Ермаков, мы сталкиваемся с возвращением в сознание некогда вытесненного желания быть имение таким, как его отец, которого в своих инфантильных логических построениях он представлял лучше и сильнее всех.

Образ матери часто воспроизводится Достоевским в его произведениях. Мы видим кроткую, незлобливую и даже безответную женщину — жертву. Когда Ф. Достоевский был ребенком, он нередко сидел возле часто болевшей матери, не отходя от нее ни на шаг.

Это определенным образом сказалось на личной жизни писателя. Впервые Достоевский женился на женщине, бывшей замужем во время встречи с ним. Это условие И. Д. Ермаков считает специфическим в любовной жизни таких людей, каким был Ф. М. Достоевский. Человек, имеющий такой комплекс, не выбирает себе свободную женщину, а непременно такую, на которую претендует другой. Причина такого выбора — прошлое отношение ребенка к матери, когда необходимо, чтобы был «пострадавший третий». Важным условием является необходимость испытывать чувство ревности, причем типично ревновать не к законному обладателю, а к чужим, в близости к которым женщину подозревают (кстати, это же повторилось в следующем браке писателя). Основное бессознательное условие такой любви — инцест, когда возлюбленная — «второе издание» давнего образа матери, которую, как хочется верить, он будет любить всю жизнь. В выборе Достоевским жен, по мнению И. Д. Ермакова, сильную роль сыграл материнский комплекс. Первая его жена, как уже указывалось, была замужем к моменту встречи с писателем и имела ребенка, вторая была вдовой, что подтверждает влияние эдипова комплекса в виде завуалированного желания «спасти мать». Этим же, возможно, обуславливалась частичная, а то и полная психическая импотенция по отношению как к тем женщинам, которые казались наиболее пригодными для замены матери, так и к тем, которые проявляли большой темперамент, как это было в случае с первой женой писателя Марией Дмитриевной.

Чем больше женщина привлекает такого человека в образе матери, тем более бессильным он чувствует себя с ней вследствие страха инцеста. Ведь по отношению ко «второму изданию» матери положено проявляться нежности как инфантильному чувству, но ни в коем случае не страстям. Эта проблема уже давно привлекает внимание психоаналитиков. Фрейд отмечал, что именно такие заторможенные в целевом смысле сексуальные влечения создают длительные привязанности людей друг к другу.

У Достоевского, по мнению И. Д. Ермакова, чрезвычайно резко проявлялся именно этот тип выбора любимой женщины.

Развивая мысль о «материнском комплексе», Ермаков добавляет, что ребенок в инфантильном отношении к матери испытывает с одной стороны нежную установку, а с другой — страсть, ассоциирующуюся с жестокостью и насилием. Естественно, обе эти установки не могут быть объединены на одном объекте, следовательно, либидинозные влечения проявляются то как нежность при пассивной установке, то как жестокость, которая «загрязняет» женщину.

У самого Достоевского или его героев мы без труда находим, как считал И. Д. Ермаков, признаки анально-садистического компонента, когда отсутствие «взрослых» нормальных половых отношений индивид замещает страстью к мучительству, терзанию, преступлению (например, Раскольников в «Преступлении и наказании»). В пользу присутствия анально-садистического компонента у самого Достоевского говорит его страсть к крепкому кофе, чаю, запаху сигар или просто табака, увлечение игрой в рулетку.

Возражая упрекам критики в адрес Достоевского, о, якобы, утрированно-болезненной психологии его героев, распространяемой писателем на всех людей, Иван Дмитриевич обращает внимание на то, что в болезни только ярче и резче проявляются уклоны психики, весьма широко распространенные в обществе, хотя и не так хорошо выраженные.

Приведенные примеры, как мы полагаем, дают вполне определенное представление о взглядах Ивана Дмитриевича Ермакова.

Психоаналитический подход, как мы видим, был для Ермакова не только методом лечебного воздействия, но и образом мыслей, делом всей его жизни.

В семейном архиве осталось много неопубликованных работ И. Д. Ермакова. Значительная часть его наследия существует в виде рукописей и машинописных материалов. Здесь есть работы по психологии, относящиеся к 10—30-м годам, работы об искусстве, в основном изобразительном. Есть немало автобиографических материалов. Это личные дневники И. Д. Ермакова, относящиеся к началу века, эссе о поездках по странам Европы в 10-е годы, новеллы-воспоминания, созданные в 30-е годы. Сохранились две рукописные книжечки лирических стихов Е. Д. Ермакова, его живописные и графические работы.

«Время разбрасывать камни, и время собирать камни... Время искать и время терять; время сберегать, и время бросать. Время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить», — сказано в Библии. Семьдесят с лишним лет мы не прислушивались к этой многовековой мудрости и сейчас пора, наконец, начать делать это. Первые шаги уже сделаны, к нам возвращаются из небытия имена многих талантливых людей. Мы все — свидетели недавней реабилитации психоанализа в России. В его истории Иван Дмитриевич Ермаков — одно из главных действующих лиц. Вот почему на сегодняшний день одной из актуальнейших задач, стоящих перед возродившимся психоаналитическим направлением в советской психиатрии, является публикация работ И. Д. Ермакова.

ЛИТЕРАТУРА

1. Опубликованные работы по теме: Давыдова М. И. Иван Дмитриевич Ермаков(1875 — 1942). («Психологический журнал», 1989, т. 10, № 2); Давыдова М. И. Незавершенный замысел. К истории создания трудов Фрейда в СССР. («Советская библиография», 1989, №3); Зеленский В. Психоанализ в литературоведении. («Советская библиография», 1990, № 6).
2. Ермаков И. Д. Психические заболевания в русско-японскую войну. По личным наблюдениям: доклад на заседании секции нервных и душевных болезней Пироговского съезда 26 апр. 1907 г. (Журнал невропатологии и психиатрии им. С. С. Корсакова. 1907. КН. 2, 3, 6 с.); Ермаков И. Д. Эпилепсия в русско-японскую войну. По личным наблюдениям (Журнал невропатологии и психиатрии им. С. С. Корсакова.1908. Кн. 1. 21 с.); Ермаков И. Д. Травматический психоз. Наблюдения в минувшую русско-японскую войну. (Журнал неврологии и психиатрии им. С С Корсакова1908 г. Кн. 3, 4, 15 с.).
3. Ермаков И. Д. Учение 3. Фрейда по Блейеру: доложено на научном собрании врачей психиатрической клиники 21.09.1913 (Оттиск).
4. Ермаков И. Д. Психологический институт-лаборатория «Международная солидарность» (Неопубл.).
5. Ермаков И. Д. Этюды по психологии творчества А С Пушкина, М., - Пг.: Госиздат, 1923, 193 с.
6. Ермаков И. Д. Очерки по анализу творчества Н. В. Гоголя. М - Пг.: 1924, 252 с.
7. Литературная энциклопедия.— М.: Издательство коммунистической академии, 1930, т. 4, стб. 76.

7а. Грин Г. Психоанализ в школе. М., 1924, 157 с.

1. Вейсберг Г. Предисловие (Фрейд 3. Тотем и табу: Психология первобытной культуры и религии.—М.-Пг. б г. 171 с.).
2. Ермаков И. Д. Предисловие (Фрейд 3. Основные психологические теории в психоанализе. М.-Пг. 1923, 206 с.).

1. Фрейд 3. Избранное. М.: Внешторгиздат, 1989. 448 стр.
2. Ермаков И. Д. Михаил Александрович Врубель (1856—1902). 13 с. (Неопубл.).
3. Ермаков И. Д. Хиромантия, 4 с. (Неопубл.).
4. Ермаков И. Д. Новеллы о творчестве. Нравственность (этика) в творчестве великих людей. 9 с. (Неопубл.).
5. Фрейд 3. и др. Психоанализ и учение о характерах. М.-Пг.: 1923.— 192 с.
6. Ермаков И. Д. Принципы выразительности в изобразительном искусстве12 с. (Неопубл.).
7. Ермаков И. Д. Похождения Чичикова или Мертвые души Гоголя. 36 с. (Неопубл.).