С.Н. Матевосян

Даже краткий выборочный обзор современной психоаналитической литературы, посвященный проблеме половой идентичности, демонстрирует такое многообразие взглядов и позиций, такой спектр подходов к данному вопросу, что, кажется, их невозможно свести к какому-то общему знаменателю. Тем не менее, мы попытаемся хотя бы в общих чертах представить позиции, которые по ряду оснований могут быть так или иначе классифицированы. Ибо при всем разнообразии точек зрения, они имеют один общий исходный пункт – это, бесспорно, фрейдовская теория психосексуального развития. Конечно, никто из психоаналитиков при анализе проблематики половой идентичности никогда в своей деятельности не базировался полностью на фрейдовской теории. Одними из первых с критикой основополагающих идей фрейдовской концепции психосексуальности выступили Карен Хорни, Эрнест Джонс и др. И сегодня нет таких авторов, которые бы в полной мере и безоговорочно разделяли позиции основоположника психоанализа по обозначенной нами проблеме.Тем не менее, эта теория выступает, как правило, в качестве своеобразного основания, в полемике с которым формируются собственные позиции современных психоаналитиков по данной проблеме.

Феминизм против фаллоцентризма. Sex и Gender

Антифрейдовский критический пафос наиболее серьезно прозвучал в различных направлениях феминистского движения 60–90-х годов, выступавших против доминирующей роли патриархата. В первую очередь именно благодаря женскому движению, констатировал Петер Куттер, мужская сексуальность, единственно «правившая бал» в «эпоху патриархата» – как мера и ориентация, лишилась своей монополии [6].

В движение «женского протеста» были вовлечены многие известные фигуры: Симона де Бовуар, Бэтти Фридон, Суламифь Файрстоун, Люси Иригерей, Нэнси Чодороу, Джульетт Митчелл, Урсула Шой, Рената Шлезир, Алис Шварцер, Гейл Рабин, Рода Унгер, Маргарет Мичерлих-Нильсен и другие.

«Второй пол» Симоны де Бовуар, «Загадка женственности» Бэтти Фридан, «Диалектика пола» Суламифь Файрстоун, «Сексуальная политика» Кэйт Миллет, «Наследие матери» Нэнси Чодороу и т.д. были по сути вызовом устоявшимся в западной культуре представлениям о полоролевой идентичности мужчины и женщины. Ценность наследства, полученного от Фрейда в области женской сексуальности и ее отношения к сексуальным перверсиям, может быть оспорена по ряду причин. «Первый очевидный фактор, – разъясняет свою позицию французский психоаналитик Джойс МакДугалл, – его (Фрейда – прим. авт.) фаллоцентризм: его рассуждения были основаны всецело на мужской точке зрения, в которой он делал излишнее ударение на зависти к пенису» [19]. Еще более радикально утверждался лесбиянский феминизм, который, как замечает российский исследователь гендерной проблематики О.Ворони-на, опирался по сути дела на критику принудительной гетеросексуальности и установки на гетеросексуальности вообще, что в свою очередь позволяло психоаналитическому феминизму акцентировать внимание на концепции страха, который бессознательно испытывают все мужчины по отношению к образу матери и женской репродуктивной способности [2].

В конечном счете, феминистская критика патриархальной культуры вылилась в идею необходимости различения биологического пола (англ. sex) как совокупности анатомо-биологических особенностей и пола социального (англ. gender) как социокультурного конструкта, который общество «надстраивает» над физиологической реальностью. При этом модель поведения человека, его психологические качества, в конечном счете, должны определяться социокультурными нормами, а не биологическим полом. Одним из первых, кто попытался применить к проблематике половой идентичности разграничение понятий sex (пол) и gender (полоролевое различие), Роберт Столлер [37] – американский психолог и психоаналитик, который в 1958 г. ввел в научный оборот термин «гендер», а в 1963 году на психоаналитическом конгрессе в Стокгольме выступил с докладом о необходимости различения биологического и культурного подходов к анализу пола. [38]. И, как стало очевидно сегодня, концептуальный результат дифференциации этих понятий в данной области исследований трудно переоценить.

Концепция Фрейда как предмет критики психоаналитических исследований половой идентичности: маскулинность и фемининность, эдипов конфликт

Мы затронем лишь один аспект фрейдовской теории, но именно тот, который имеет самое прямое отношение к проблеме половой идентичности. При этом речь идет не столько об идеях самого Зигмунда Фрейда [13], сколько о том, как они предстают в современных исследованиях по релевантной проблематике в работах Вольфганга Мертенса, Отто Кернберга, Филиса и Роберта Тайсонов, Роберта Столлера, Петера Куттера, Фридеманна Пффэфлина, Джойс МакДугалл, Арона Белкина и др. Впрочем, некоторые аналитики, в частности Ф. Тайсон и Р.Тайсон, убеждены, что в классическом психоанализе вообще нет теории половой идентичности как таковой, а есть лишь теория инфантильной сексуальности, поскольку З.Фрейд не принимает во внимание такие факторы развития, как объектные отношения, то есть отношения между людьми, связанные с их половыми ролями, и соответствующие аспекты личности(Сверх-Я, Я.)

Действительно, согласно З.Фрейду, ранняя генитальная идентичность как у мальчиков, так и у девочек носит маскулинный характер, то есть мужественность и принадлежность к мужскому полу являются исходными и более естественными состояниями, а женственность и принадлежность к женскому полу расцениваются как нечто концептуально менее значимое. Акцентируя этот пункт фрейдовской концепции, Р.Столлер [37], в частности, представляет позицию З.Фрейда следующим образом.

Биологически нормальный мальчик привязан к своей матери (личности противоположного пола). Вначале нужна эта привязанность просто для поддержания жизни, а впоследствии она постепенно либидизируется, то есть привязанность и эротические желания мальчика полностью концентрируются на его матери. Когда индивид, наконец, проходит различные стадии развития – от оральной до зрелой генитальной фазы, он обнаруживает, что первый объект его любви (мать) заведомо принадлежит его отцу или другой отцовской фигуре. От отца исходит угроза его мужественности (олицетворением которой ребенок полагает гениталии) и отсюда – страх кастрации. Этот страх перенаправляет мальчика на поиски идеального сексуального объекта. Если угроза проявлена слабо, мальчик со временем справляется с опасностью, и, откладывая воплощение своих надежд, в конечном счете, находит других женщин как удовлетворительную замену собственной матери. Отец может ассоциироваться не только с наказанием, но и, обладая собственной здоровой мужественностью, становится для сына образцом поведения.

Что касается полового развития девочек, то оно происходит не столь агрессивно. Объектом первой любви девочки является та же мать, существо одного с ней пола, – так что с самого начала перед ней ставится препятствие для преодоления гомосексуальности ее первой любви. И девочка хочет иметь пенис, раз он так нужен для того, чтобы любить мать. Но чтобы исполнить свое биологическое предназначение, девочке придется отказаться от этого желания и от своей изначальной влюбленности в мать. З.Фрейд полагал, что далеко не всем удается вот так сразу отказаться от желания обладать собственной матерью, и, отвергнув его, как и желание иметь пенис, переключиться на своего отца в сравнимой, по сути, хотя и ослабленной, чувственной и душевной привязанности.

Р.Столлер далее констатирует, что бисексуальность, согласно Фрейду, наличествует в человеке изначально. И в мужчинах, и в женщинах присутствуют черты противоположного пола. Но если это так, последствия этой врожденной бисексуальности, подчеркивает Р.Столлер, должны прослеживаться как в нормальном, так и в аномальном половом развитии. Мальчик, по З.Фрейду, чтобы достичь правильной гендерной идентичности, обретает мужественность в борьбе с эдиповым конфликтом: желание обладать матерью борется со страхом кастрации со стороны отца. Девочка же обретает женственность тем, что входит в эдипов конфликт – она желает обладать своим отцом, рискуя вызвать гнев матери. И только страх или фрустрация особой силы могут вызвать отказ ребенка от желания, направленного на родителя противоположного пола. Иногда, как отмечал З.Фрейд, это и происходит. Так, если мальчик слишком напуган, он может использовать женственность как маскировку; развивая в себе нарочитую привязанность к отцу, он может идентифицировать себя с матерью и предлагать себя отцу как существо женского пола. А девочка, не сумев преодолеть желание иметь пенис и обладать своей матерью, также может быть склонна к бисексуальному растворению собственного пола [40].

Руководствуясь аналогичными соображениями Е.Персон и Л.Овэзи [29] также постулируют врожденность половой идентичности – и мужской и женской, что подтверждается, как полагает О.Кернберг [4], исследованиями Дж.Мани и А.Эр-хардта [27], Дж.Мэйера [25]. Фрейдовская гипотеза о врожденной бисексуальности послужила также Д.Брауншвейгу и М.Фейну [16] основанием для вывода о том, что психологическая идентификация младенцев базируется на бессознательной идентификации с обоими родителями, и лишь впоследствии бисексуальность корректируется в диаде «мать – ребенок», в результате чего происходит определение ядерной идентичности и ее фиксация.

О небезупречности фрейдовской концепции бисексуальности, полагает Р.Столлер, свидетельствуют также другие данные. Известно, что дети обоих полов первые месяцы жизни находятся в своеобразном симбиозе с матерью – ребенок в этот период еще не отделяет себя от матери ни физически, ни душевно, и, скорее всего, он воспринимает себя как часть самой матери, а отношения с ней вовсе не строятся по образцу «любимый – объект любви». Подобное слияние отчасти проистекает из материнства самой женщины, которое является сильнейшим проявлением женственности. Поскольку младенец сильно привязан к матери, ранняя идентификация обоих полов скорее носит фемининный характер. И только в процессе сепарации-индивидуации мальчик постепенно переходит от женской идентификации к мужской. Иначе говоря, мальчик проходит двойное испытание.

Может быть, и не впрямую, но фрейдовской концепции бисексуальности Р.Столлер противопоставляет гипотезу о наличии некой протоженственности, как первичной стадии развития и мальчиков, и девочек. Если допустить наличие этой стадии, то женские черты поведения должны выявляться в детях обоих полов. Хотя, как заметила М.Малер [24], до годовалого возраста ни в одном ребенке вообще невозможно различить отчетливых признаков мужского или женского поведения. А в детях женского пола, даже по достижении соответствующего возраста, поиски этой предположительной ранней женственности могут быть так же безуспешными. Каким же образом определить черты, которые можно было бы расценивать как начало развития женственности? Р.Столлер полагает, что ответ может быть найден, если обратиться к анализу детей мужского пола. Он называет, по крайней мере, три направления полового развития, которые подтверждают его гипотезу о протоженственности.

1. Между ребенком и его матерью устанавливается исключительно близкий, «блаженный» симбиоз, до того времени, когда ребенок оказывается вырванным из материнских объятий. Если симбиоз «мать – ребенок» не слабеет, то, скорее к моменту проявления зачатков гендерного поведения велика вероятность развития крайней степени женственности в мужчине – транссексуализма.
2. Мужчины (практически все и всегда) боятся показаться не мужественными. В этом страхе, как и в психоаналитическом страхе кастрации и в трансформациях этого страха, формирующих в мужчинах сексуальные извращения, мы наблюдаем, что когда мужчина обретает чувство собственной мужественности (частично в борьбе за прерывание симбиоза с матерью и для определения себя как отдельной личности), в мальчике поселяется постоянная внутренняя бдительность, которая удерживает его от искушения вернуться к защищенному от любых травм опыту прежнего симбиоза с матерью. Иными словами, мальчик (или мужчина) всегда рискует(степень риска зависит от того, насколько хорошо родители помогали ему пройти путь отделения и становления самостоятельной личностью) потерять свои достижения в мужественности или позволить им ослабеть. Верно это или нет, но в пользу подобного предположения говорит хотя бы то, что число извращений гораздо больше среди мужчин, чем среди женщин, и что мужчины куда более воинственно защищают свою мужественность, нежели женщины свою женственность. Еще один момент, на который следует обратить внимание: обвинения в гомосексуальности в состоянии параноидального психоза чаще высказываются мужчинами; в ссорах же между женщинами обычно указывают на гетеросексуальные проступки противниц.
3. Третий ключ к гипотезе о протоженственности дают женщины-транссексуалы. Если допустить, что женственность есть первая стадия в развитии гендерной идентичности и у мужчин, и у женщин, а обретение мужественности является добавочным фактором у части мужчин (как разрывание симбиоза с матерью, а также с женственностью и женскостью матери), то это должно также означать, что для женщины, чьи симбиотические отношения с матерью разорваны, велика вероятность развития мужественности. Матери этих девочек не смогли в свое время установить правильные симбиотические отношения с дочерьми и «по-матерински» не заботились о них. Отцы же поощряли в них становление независимости, агрессивности, напористости. Такие девочки, согласно мнению Р.Столлера, и становятся мужественными.

Ядерная половая идентичность, полоролевая идентичность, сексуальная ориентация как психоаналитические понятия

Вопрос вопросов – когда и как закладывается основа идентичности пола. Идеи Роберта Столлера о гендерной идентичности, если и не были полностью приняты, то несомненно продолжают развиваться многими исследователями психоаналитических и психиатрических направлений, а некоторые предложенные им понятия прочно вошли в категориальный аппарат специалистов и применяются в клинической практике. Во всяком случае, принципиального неприятия ни у кого из психоаналитиков они не вызывают.

Центральной составляющей гендерной идентичности, согласно Р.Столлеру, является ощущение мужественности или женственности, убеждение или чувство принадлежности к тому или иному полу (а оно, как полагает Р.Столлер, приходится на первые 2-3 года жизни ребенка). Эта составляющая определяется им как ядерная (базовая) половая идентичность.

Базовое «чувство своего пола – мужского у мужчин, женского у женщин», то есть базовая идентичность, определяется такими факторами, которые, по мнению Р.Столлера, позволяют всесторонне учитывать всю сложнейшую контекстуальную гамму формирования пола. К таковым он относит прежде всего: биологические факторы (эмбриологические центры центральной нервной системы); генитальную анатомию; отнесение ребенка окружающими к тому или иному полу; «заложенными природой» факторы; классические внутренние и внешние условия существования (например, воспитание матерью, фигурой женского пола).

Таким образом, ядро половой идентичности, то есть первичная мужественность или первичная женственность, зарождается у плода как биологическая сила – отнесение к биологическому полу определяется анатомией и физиологией внешних половых органов. Но далее на эти биологические и анатомические факторы накладываются социальные и психологические условия. А именно: родители посылают ребенку, в зависимости от его пола, множество вербальных и невербальных сообщений о том, как понимает в данной семье мужественность или женственность. При этом Р.Столлер выделяет еще два важных фактора в становлении гендерной идентичности: кроме зависимости от анатомического подтверждения пола и привитых культурой норм поведения и недопустимых для того или иного пола поведенческих шаблонов, он указывает на роль «молчаливых эффектов самопознания и познания, и на наиболее глубоко повлиявшие на личность результаты фрустраций, травм, конфликтов и попыток их урегулирования» [37].

Иными словами, родные и близкие могут формировать в мальчиках и девочках поведение сообразно их полу с помощью сложнейшей системы наказаний и поощрений, лишь встраивая их в сложные системы контактов с личностью. Действенными системы наказания и поощрения становятся лишь по мере развития ребенка и предполагают спецификацию на разных стадиях зрелости по мере накопления личного опыта. И ссылки на эдипов конфликт, и способы его разрешения, с этой точки зрения, должны принимать во внимание этапы этого развития.

Столлеровские определения ядерной идентичности, механизм формирования пола в целом разделяется Филисом и Робертом Тайсонами [10].

По их мнению, половая идентичность начинает формироваться не просто в пренатальный период или даже в момент зачатия, а еще раньше. Отпечаток на психику еще не зачатого ребенка, на его последующую половую идентификацию накладывает само родительское ожидание. Собственно, реакция матери может быть вызвана сформировавшимися еще до беременности и во время беременности фантазиями и ожиданиями (Ф.Тайсон и Р.Тайсон ссылаются на работы Дж.Кестенберга [22] и Е.Бруссара [17]. Ожидания вообще стимулируют сопутствующие амбивалентность и конфликты на всех этапах развития ребенка. Если отношения женщины с ее собственной матерью были конфликтными, то мысль о том, кто будет у нее – девочка или мальчик, может вызывать разные эмоции. Не меньшее значение имеют и пренатальные фантазии отца: они, безусловно, накладывают отпечаток на его последующее обращение с младенцем-сыном или с младенцем-дочерью [10].

Ф.Тайсон и Р.Тайсон [10] предлагают проводить концептуальные границы между половой идентичностью, полоролевой идентичностью и сексуальной ориентацией в связи с множественностью форм психопатологии, связанных с тем или иным из этих элементов. Такое разграничение важно и для полного представления клинической картины нарушения половой идентичности. Термином «сексуальная идентичность» авторы обозначают биологическую характеристику мужественности или женственности (что, естественно, не исчерпывает всей полноты характеристики личности), а понятием «половая идентичность» – психологическую систему, которая интегрирует личностную идентичность с биологическим полом и на которую оказывают значительное влияние объектные отношения, идеалы Сверх-Я и факторы культуры.

Ядро половой идентичности(первичная мужественность и первичная женственность) связано также с ощущением младенцем собственного тела. На основе некоторых допущений Ф.Тайсон и Р.Тайсон делают вывод, что ядерное чувство принадлежности к мужчинам или женщинам является интегральной частью образа себя практически с самого начала самоосознания. Оно формируется в первые годы жизни (одни полагают, что в 2–3 года, другие – в 1,5–2 года), но в широком смысле слова половая идентичность продолжает развиваться и, что особо отмечается Ф.Тайсон и Р.Тайсоном, на различных стадиях ее развития сказываются эффекты избирательных идентификаций с каждым из родителей.

На базе ядра половой идентичности,надстраиваясь над ней,возникает полоролевая идентичность. Это – обусловленные полом паттерны сознательных и бессознательных взаимодействий с другими людьми (их не следует смешивать с социально обусловленными выученными ролями, в отличие от которых полоролевая идентичность представляет собой внутрипсихическое представление взаимодействия). Сексуальная ориентация – предпочтение объектов любви определенного пола. А.Грин [21], выделяя сексуальную ориентацию среди других аспектов половой идентичности, считает, что она берет начало в доэдиповых или эдиповых объектных отношениях, хотя может не установиться окончательно и не быть источником конфликта, пока не достигнута сексуальная зрелость и ранние объектные отношения не переработаны в подростковом возрасте.

Окончательная ориентация в выборе сексуального объекта (как мальчиков, так и девочек), будь она гомосексуальна, гетеросексуальна или бисексуальна, зависит от того, как разрешится конфликт подросткового периода [4]. Конфликты относительно выбора объекта могут никогда окончательно не решиться, и некоторые люди могут изменить свою ориентацию в достаточно позднем возрасте, однако пол выбранного женщиной объекта любви обычно твердо устанавливается в течение позднего подросткового периода и периода ранней взрослости.

С точки зрения Ф.Тайсона и Р.Тайсона [10], тема бисексуальности и бисексуального конфликта возникает именно в связи с сексуальной ориентацией.

Однако сами исследователи отдают себе отчет в том, что как бы они ни разделяли или даже противопоставляли (в теоретических или терапевтических целях) половую идентичность, полоролевую идентичность, ориентацию на сексуального партнера, – эти моменты половой идентификации являются лишь переплетающимися аспектами гендерного развития. Авторы признают, что все направления исследований феномена половой идентичности, какими бы различными они ни были, подчинены одной задаче – сделать так, чтобы в ходе терапии было достигнуто «общее законченное чувство половой идентичности» или в ходе исследования было понято, как оно может быть достигнуто, с какими подводными камнями придется столкнуться на этом пути, как правильно их обойти и что предпринять, если столкновения оказались неизбежными. Это главное, что объединяет все эти исследовательские направления. Далее следуют различия в акцентах, но иногда – очень заметные, особенно в связи с терапевтическими практиками.

Роль отца и матери в формировании половой идентичности

П.Куттер, пытаясь представить в целом весь механизм формирования пола и последствия его нарушений, показывает специфику женского и мужского полового развития и указывает на обязательные обстоятельства, которые самым непосредственным образом влияют на этот процесс. Таковыми являются биологический аспект, т.е. определенный физиологический пол мужчины или женщины с относящимися к нему первичными и вторичными половыми признаками (проявляющийся в основном при анализе конкретных случаев); общественные половые стереотипы или клише, по которым определяется, что является женским, а что мужским; психическое самоосознание мужчиной или женщиной.

П.Куттер подчеркивает принципиальное значение отношений ребенка с матерью для развития половой идентичности. Ребенок, безусловно, в большей или меньшей степени идентифицирует себя со всеми важнейшими участниками отношений, но первым объектом отношений является все же универсальный «объект» – мать. Это обстоятельство значимо в развитии половой идентичности обоих полов: в начале развития дочь идентифицирует личность матери со своим полом, а сын– с полом противоположным [6].

Хотя идентификация с матерью и ее ролью обязательно существует в раннем развитии мужчины, все же критическим для окончательного формирования чувства мужественности мальчика, как и для вступления в эдипову фазу, является, по мнению Ф.Тайсона и Р.Тайсона [10], то, что мальчик деидентифицируется с матерью и принимает мужскую половую роль. Это прокладывает путь для его эдиповых отношений с матерью. Таким образом, эдипово движение для мальчика включает не смену объекта, а смену роли в отношении этого объекта.

Но при этом мальчика подстерегает опасность феминизации, избежать которую можно различными путями – с помощью отделения от матери, обращения к отцу или путем дезидентификации, т.е. обратного изъятия идентификации. Опасность же для девочки по отношению к матери кроется в «недостаточном разграничении». Чтобы не стать его жертвой, она со своейстороны нуждается в особенных усилиях в форме «постоянной работы по разграничению» [10].

Роль мужской персоны, как правило, отца не менее важна при идентификации [6]. Предпосылкой для идентификации с «отцовской фигурой» является преимущественно хорошее к ней отношение. Идентификация оказывается прочной, если в ее основе лежит положительное отношение к «отцовской фигуре». Подчеркнуто мужественный отец будет способствовать раскрытию половой идентичности мальчика, а слабый, фемининный отец, напротив, усложнит этот процесс. Для девочки слишком сильная идентификация с отцом таит опасность чрезмерной «маскулинизации». В то же время, именно в отношениях с отцом дочь получает прекрасный шанс понять разницу полов и тем самым достигнуть «отграничения».

Вместе с тем, подчеркивает П.Куттер, наряду с идентификацией с мужским или женским началом для самоосознания ребенком своей половой роли немаловажное значение имеют повседневные отношения с отцом или матерью. То есть отцовское восхищение растущей дочерью как женщиной и поощрение матерью развивающегося мужского начала сына нельзя переоценить.

Развивая тему самоощущения транссексуала, Дж.МакДугалл [7] с этой точки зрения обращается к вопросу о роли родителей в нарушении половой идентичности ребенка. Она подхватывает тезис Паоло Секарелли [34] о том, что транссексуальный выбор делается, в определенном смысле, родителями часто до рождения ребенка. «Если [будущий транссексуал – прим. авт.] появился на свет ради завершения процесса разочарования, реального или воображаемого, ради заполнения пустоты, «исцеления» раны, нанесенной родителям в предыстории ребенка, возможно, что транссексуальный «выбор» заявит о себе перед лицом угрозы личной и сексуальной идентичности как единственный способ избежать катастрофического решения ... и тем самым уйти от опасности психоза» [34] При этом, как подчеркивает Эстела Уэлдон [46], психиатр и аналитик Портмановской клиники в Лондоне, природу отношения матери к ребенку, которому уготовано перверсное обращение, часто можно проследить до факторов, породивших травматические события детства самих родителей. К этому выводу Э.Уэлдон приходит на основе своих исследований по проблеме перверсного материнства. С другой стороны, известно, что мать занимает в жизни своих детей уникальное место и, соответственно, имеет уникальную власть над ними. Злоупотребление же этой властью проявляются повсеместно – через побои и инцест, словесные и физические оскорбления. И точно так же ложная или пугающая информация о принадлежности к женскому/мужскому роду и о сексуальных реалиях может иметь не менее разрушительные последствия, как инцест для половой и полоролевой идентичности [7].

Нарушения идентификации

Проблемы с половой идентичностью, как правило, возникают в результате нарушения идентификации в определенные периоды развития.

1. Чрезмерная идентификация мальчика с матерью, по П.Куттеру, может привести к феминизации, а дочери с отцом – к маскулинизации [6].

2. Мальчики, являясь«маленькими эдипами»,желают близости с матерью, боятся наказания отца и, чтобы избежать его, с самого начала отрекаются от своей мужественности и ведут себя скорее пассивно, т.е. «по-женски». Отсюда, так называемая, кастрационная тревога. Аналогично женщина из страха взять на себя женскую роль предпочитает развиваться маскулинно.

3. Отсутствие кого-либо из родителей, как это случается в неполных семьях или в семьях с часто отсутствующим отцом, безусловно сказывается, и причем неблагоприятно, на развитии зрелой половой идентичности. Растущий в такой семье ребенок мужского пола может испытывать серьезныесложности сразвитием по мужскому типу. Не меньшую опасность представляют и чрезмерная привязанность матери к ребенку, уже вышедшему из детского возраста, особенно проявляющаяся при «неврозе связи». Мать отчасти оправдывает (и даже определяет) свое поведение тем, что третья сторона в союзе, как правило, отец, психологически отсутствует.

4. Причинами неустойчивой половой идентичности являются нарушения отношений с родителями, то есть с родительской фигурой. Как правило, ребенок неохотно идентифицирует себя с тем из родителей, отношения с которым нарушены.

5. На формирование половой идентичности оказывает большое влияние точка зрения окружающих на мужскую и женскую половую принадлежность, т.е. на отношение к своим гениталиям (мужским или женским). При этом отмечается, что на этом уровне ошибки одного из родителей с успехом могут компенсироваться хорошими отношениями с другим: дочь, испытывающая определенные сложности с самоидентификацией в отношениях с неуверенной в себе матерью, может развить здоровую женскую половую идентичность в отношениях с отцом, если он высоко оценивает ее женские качества. Так же и мальчик, узнающий от матери, что он не любим по причине наличия у него мужских гениталий, все-таки развивает определенную мужскую идентичность, если отец поощряет его мужское начало, и мальчик стремится идентифицировать себя с ним.

6. Случаи сексуальной фрустрации способны угрожать половой идентичности. Агрессивность, вытекающая из фрустрации, в свою очередь сказывается на представлении о противоположном поле и очень легко приводит к его искаженному восприятию. Опыт разочарования в отношениях с матерью оборачивается реактивным гневом, который, однако, направлен не на мать, если ее любят и боятся, а сдвигается на отца [6].

В принципе, большинство приведенных пунктов позиции П.Куттера принимаются и другими исследователями. Однако акценты несколько смещены с биологических на социально-психологические факторы. Так ядерная и полоролевая идентичности определяются как области, где биологические факторы тесно переплетаются с психологическими [6].

О.Кернберг ссылается на исследования Дж.Мани и А.Эрхардта [27], в которыхприводятся данные, свидетельствующие о том, что родители по-разному обращаются с детьми в зависимости от их пола, даже если считают, что ведут себя одинаково. Хотя существует различие между младенцами мужского и женского пола, базирующееся на гормональной истории, оно не приводит автоматически к различию в постнатальном поведении по женскому/мужскому типу. О.Кернберг считает, что феминизирующая гормональная патология у мужчин и маскулинизирующая гормональная патология у женщин, за исключением случаев очень сильных гормональных нарушений, может больше сказаться на полоролевой идентичности, нежели на ядерной половой идентичности.

Естественно, возникает вопрос: какую роль играют изменения гормонального фона в пренатальный период в дальнейшем развитии детей?Дж.Мани и А.Эрхардт [27], Дж.Мэйер [25], отвечая на него, утверждают, что умальчиков эти изменения вызывают лишь некоторую пассивность и неагрессивность и не оказывают влияния на ядерную половую идентичность, у девочекмогут вызвать мальчишескую энергию, и соответствующую ей поведение. Дети-гермафродиты развивают устойчивую женскую или мужскую идентичность в зависимости от того, как их воспитывали – как девочку или как мальчика. Их идентичность не зависит от генетического кода, гормонального уровня и даже (до некоторой степени) внешнего вида гениталий [25; 27].

Более того, с точки зрения Ф.Тайсона и Р.Тайсона [10], психоаналитические исследования доказывают, что выбор сексуального объекта в наибольшей степени зависит от социально-психологического опыта, приобретенного в раннем детстве. Как полагают эти авторы, дети обоих полов с момента рождения находятся в теснейшей связи с матерью, но последствия этой связи у них совершенно различные: у девочек такое отношение усугубляет потенциальную женственность, у мальчиков создает угрозу женственности, то есть мальчик не может безоговорочно утвердиться в принадлежности к своему анатомическому полу. И когда окружающие не могут однозначно определить пол ребенка, это значит, что ядерная гендерная идентичность находится в серьезной опасности. Иначе говоря, у ребенка может развиться «гермафродитическая» гендерная идентичность. Другой пример бисексуальной ядерной гендерной идентичности – трансексуал, который, вопреки мнению окружающих по поводу его ясно проявленного анатомического пола, развивает в себе уверенность, что он (или она) принадлежит к противоположному полу.

Гомосексуальность – норма или патология?

В социологических, педагогических, психологических и политических кругах серьезные последствия имели дискуссии на тему феномена гомосексуальности, освободившие, как теперь принято считать, многих от прежних предрассудков и выдвинувшие новые подходы к изучению и оценке этого явления. Как отметил О.Кернберг, любая профессиональная дискуссия о половой идентичности среди психоаналитиков начинается с попытки определить феномен гомосексуальности – в виду неоднозначности ее трактовок [4].

Одни утверждают, что гомосексуальность – это нормальная форма сексуального развития наряду с гетеросексуальностью, другие настаивают на определении гомосексуальности как патологии развития. С середины ХХ–го столетия взгляд на гомосексуальность как на болезнь стали оспаривать и ученые, и сами гомосексуалисты. В 1973 г. Совет попечителей при Американской ассоциации психиатров (APA) проголосовал за исключение гомосексуализма из классификации болезней DSM-II.

Заметим, что психоанализ традиционно рассматривает гомосексуальность как патологию. Однако причины развития гомосексуальности расходятся достаточно широко – от биологических до психодинамических (в различных их вариациях и комбинациях). И все же в основе отклонений, как считал еще З.Фрейд, лежат семейные факторы. К.Хорни ссылается на работы З.Фрейда «Скорбь и меланхолия», «Психогенезис одного случая женской гомосексуальности», «Массовая психология и анализ человеческого Я», где он говорит о значимости отождествления (идентификации) в человеческой ментальности. По мнению К.Хорни, именно эта идентификацияс родителем противоположного пола и есть та точка отсчета, от которой у обоих полов развивается и гомосексуальность, и комплекс кастрации [14].

Институтом сексуальных исследований Кинзи в свое время была рассмотрена психоаналитическая гипотеза о том, что гомосексуальность связана с дисфункциональными отношениями между родителями и ребенком, однако данная гипотеза не получила достаточного подтверждения [3].

Мужская гомосексуальность

Как мы уже отмечали, О.Кернберг [4] согласен с теми, кто считает, что при формировании половой идентичности психологические причины являются более важными, нежели биологические. Он предлагает следующее психоаналитическое объяснение патологических проявлений гомосексуальности. Прежде всего, это невроз, при котором нерешенные эдиповы конфликты влекут за собой непреодолимый страх лиц женского пола. Женщин в этом случае стараются избегать по аналогии с фобическим объектом. Мужская гомосексуальность напрямую связана с очень рано возникшим доэдиповым конфликтом: гомосексуалист столь невротически перерабатывает нарушенные отношения мать–дитя, что бессознательно идентифицирует себя с матерью. Если, конечно, он ощущает в себе женское начало. При этом он вовсе не обязан выглядеть как женщина. Этой феминной форме мужской гомосексуальности присуще тесное родство с трансвестизмом – желанием одеваться как женщина или с транссексуализмом – желанием быть женщиной.

Вместе с тем, имеют место также и сексуальные отношения между мужчинами, лишенные всякого женского или материнского компонента, и это указывает на то, что зачастую сексуального контакта с мужчиной ищут лишь потому, что не имеют такового с женщиной из-за бессознательного страха перед ней. Иногда же, как замечает Элизабет Р.Моберли, гомосексуальное поведение может возникать как следствие дефицита отношений с отцом [26]. Тогда гомосексуальный партнер, как правило, призван заменить страстно желаемое с детства, но не получаемое от общения с отцом удовлетворение.

Женская гомосексуальность

Джойс МакДугалл анализируя природу женской сексуальности, точнее, той части, которая не согласуется с принятыми в обществе представлениями, а именно – лесбийства и транссексуализма, приходит к выводу, что с клинической точки зрения можно достичь «большего инсайта в понимании человеческой сексуальности через изучение ее отклонений от так называемой нормы, чем через усиленное изучение якобы беспроблемной гетеросексуальности» [7].

Многие пациентки-лесбиянки убеждены, что все женское и женственное в их семье принадлежит исключительно их матери. В противном случае это было бы равноценно разрушению матери, словно двух женщин не может и быть в этой семье. В некоторых случаях дочери казалось, что она не приемлема для матери, и интерпретировала это как требование приобрести психически «мужские» качества, чтобы заслужить ее любовь и внимание. Кроме того, важной предпосылкой в формировании лесбийства является пренатальное ожидание родителей. Например, разочарование родителей биологическим полом дочери заставляет ее чувствовать себя виноватой [7].

Дж.МакДугалл [7] замечает, что конфликты, берущие свое происхождение из бессознательных страхов и желаний родителей, могут породить у ребенка ущербный или хрупкий образ своего тела в целом. Если к этому позже добавится уничижительный или угрожающий родительский дискурс, касающийся сексуальности, тогда нарциссический образ девочки и все ее существование как личности легко могут быть возложены ею на сексуальное «Собственное Я» и значение, приписываемое «женственности».В свою очередь это оставляет глубокий отпечаток на самой сердцевине половой идентичности, на чувстве принадлежности своему полу и своей половой роли, которые каждый ребенок строит, начиная с младенчества.

Пренебрежительное отношение к женской сексуальности в семье или в общественном дискурсе часто обостряется материнской сверхзаботой о здоровье, сне, питании и выделительных функциях ребенка, что может быть интернализовано девочкой как свой низменный телесный и сексуальный образ. Некоторые лесбиянки вспоминают в ходе анализа особую тревогу своих матерей об их кишечнике и фекалиях. У этих пациенток были искаженные или тревожные образы своего тела и его соматического функционирования. Многие гетеросексуальные женщины вспоминают сходные детские истории, однако их опыт показывает, что эта материнская проблема не переносится автоматически на интрапсихическое представительство своего пола или своей женственности.

Как подчеркивает Дж.МакДугал, выводы, которые следуют из ее наблюдений и работы с пациентками, не носят всеобщего характера и не обязательно применимы ко всем лесбиянкам, а только к тем, кто обратился за помощью к психоаналитику по поводу психического страдания [7].

Транссексуализм – биологический или психосоциальный феномен?

Что касается причин транссексуализма, то в целом, согласно большинству психоаналитических объяснительных моделей, существенную роль в последующем транссексуальном развитии играет глубокое нарушение взаимодействия мать–дитя в первые годы жизни. На вопрос, в какой момент, в какой степени и насколько обратимо или необратимо проявится это нарушение в развитии объектных отношений, разные авторы отвечают по-разному.

Например, Фридеман Пфэффлин [9] весьма критически воспринимает положение Р.Столлера о причинах нарушения взаимодействия мать–дитя в первые годы жизни ребенка. Что касается тезиса Р.Столлера о бесконфликтном развитии у мальчиков глубинной женской половой идентичности и о предположительно лежащей в основе этого избыточной, блаженной физической и эмоциональной близости между матерью и младенцем, если она длится долго и не прерывается появлением сиблингов, то эти положения, по мнению Ф.Пфэффлина, были оспорены еще М.Малер [24]. По мнению последней, теоретически невозможно продлить этот блаженный симбиоз дольше, чем первые 4-5 месяцев жизни, вне зависимости, прилагает ли мать к этому какие-то усилия или нет, поскольку этому препятствуют врожденные факторы развития. Другие авторы [34; 42] показывают на большом материале, что у большинства транссексуальных пациентов не наблюдалось нетравматического симбиоза матери и ребенка в первые годы жизни.

Ссылаясь на А.Лиментани [23], Ф.Пфэффлин [9] утверждает, что патогенез, ведущий к транссексуализму, хотя и происходит не спонтанно, но, судя по клиническим наблюдениям, при проявлении транссексуальных симптомов речь идет о различных путях психопатологического развития, которые, в конечном счете, сходятся на финишной прямой. На это обстоятельство в свое время указывали также Е.Персон и Л.Овези [29; 30].

По мнению Ф.Пффэфлина, при транссексуализме речь впервую очередь идет об идентичности вообще и только затем о половой идентичности. Пол, безусловно, одна из центральных составляющих идентичности, но для транссекусалов важнее, чтобы их признали другими – пол лишь один из конкретных путей. Р.Райхе [32], ссылаясь на Г.Бурцига [19], пишет: «Пациенты-транссексуалы заставляют звучать в нас струну, которую З.Фрейд назвал бисексуальной конституцией человека, состояние до прикрепления себя к определенному полу». Чувствовать себя в этом положении чрезвычайно тяжело. Транссексуальное желание – креативный выход... Психотерапия не может знать в начале лечения, над каким выходом пациента лучше всего работать [9].

Обобщая взгляды некоторых авторов, в частности, Р.Столлера [39], Е.Персона и Л.Овэзи [31], посвященные выявлению взаимосвязи между ранней патологией в детско-родительских отношениях и ядерной половой идентичностью, О.Кернберг [4] делает вывод, что транссексуализм, то есть идентификация индивида с полом, противоположным биологическому, не зависит от генетических, гормональных или физиологических генитальных отклонений. О.Кернберг приводит в качестве важного иллюстративного материала столлеровский опыт психоаналитического исследования взрослых транссексуалов и детей с аномальной половой идентификацией, дающий информацию об основных паттернах родительско-детских взаимоотношений. «Обнаружилось, что у мужчин-транссексуалов (мужчин по биологическому признаку, имеющих женскую ядерную идентичность) матери, как правило, имеют ярко выраженные бисексуальные черты, а отцы либо отсутствовали, либо были пассивными, либо отстраненными. Мать видела в сыне неотъемлемую часть себя. Подобный симбиоз приводит к постепенному стиранию у ребенка мужских качеств, повышенной идентификации с матерью, а также отказу от мужской роли, неприемлемой для матери и неудачно сыгранной отцом».

У женщин-транссексуалов мать, как правило, отвергает дочь, а отец либо отсутствует, либо недоступен для дочери, которая не чувствует, что ее поддерживают как девочку. Это стимулирует ее стать замещающей мужской фигурой для матери. Маскулинное поведение дочери одобряется матерью, ее депрессия уходит и возникает чувство полноценной семьи [4].

Требование транссексуалами «смены пола» поднимает радикальный вопрос о факторах идентификации, участвующих в приобретении чувства сексуально-половой идентичности. Центральная проблема здесь – воздействие бессознательного обоих родителей, стимулирующее создание у ребенка чувства дискомфорта относительно его (ее) пола. Р.Столлер [40] наблюдал, как матери транссексуалов демонстрируют явную депрессивную опустошенность, как бы отсутствие любых желаний. Он выдвинул гипотезу, что в случае мужской транссексуальности «транссексуальная судьба» складывается в младенчестве, возможно, на первом году жизни, и что тенденция вести себя как девочка, часто проявляется до трех лет. Однако наблюдения Р.Столлера [37] над девочками привели его к мысли, что желание и присвоение мужской половой идентичности происходит, видимо, между третьим и четвертым годом жизни. В этих случаях мать представляется не способной наделить ценностью женственность маленькой девочки, а иногда девочкой занимался только отец. При этом типично то, что отец, как правило, оказывается явно незаинтересованным в женственности девочки и даже поощряет мужские и мужественные качества и виды деятельности. По Р.Столлеру [37], дочь, получающая такую искаженную поддержку, в конце концов, принимает на себя роль «мужа» матери. Такой же роли она потом ищет в последующих гомосексуальных отношениях, где она хочет, чтобы партнерша признавала в ней не женщину, а мужчину.

Дж.МакДугалл [7] обращает внимание на трудности в обсуждении и исследовании перверсного поведения женщин, возникающие в связи с тем, что со времен З.Фрейда перверсию почти что идентифицировали с мужской сексуальностью и пенисом. Конструкция перверсий до сих пор понимается как защита от страха кастрации и конфликтов мужского эдипова комплекса. Следовательно, в литературе предполагается, что у женщин как бы и не бывает сексуальных отклонений [46]. З.Фрейд полагал, что эдипов комплекс у девочки разрешается, как только она принимает тот факт, что от отца она может получить ребенка вместо пениса. Такой взгляд подразумевает, что у женщин нет нужды в сотворении сексуальных извращений – они могут просто иметь детей! Дж.МакДугалл выдвигает контргипотезу: женский страх кастрации более силен и более обширен, чем мужской страх, поскольку он относится ко всему телу, особенно сильно сосредоточиваясь на «внутреннем пространстве», где испытываются генитальные ощущения. У обоих полов существует выраженная тревога в фазе эдипальных генитальных желаний и фантазий, но помимо этого имеет место глубинное отсутствие чувства безопасности, связанное с личной идентичностью. Это чувство всегда сопровождается гневом и насилием. Не случайно Р.Столлер [38] определил перверсии как «эротическую форму ненависти». У обоих полов изначальные (или частичные) объекты ненависти относительно бессознательны. Э.Уэлдон утверждает, что у мужчин перверсный акт направлен на внешний частичный объект, тогда как у женщин он обычно совершается «против собственного тела или объектов, которые они рассматривают, как свое собственное творение – своих детей» [46]. В обоих случаях дети и тело трактуются как частичные объекты.

В пользу этой позиции говорит и констатируемая у транссексуаловв работахА.Лиментани [23] всепоглощающая тревога, связанная с сепарацией и индивидуацией (сепарационная тревога). Более того, потребность быть отдельной личностью может возобладать над желанием сохранить телесное «Собственное Я». Если мать не выносит своего собственного женского тела, дочь не может идентифицироваться со своей матерью как с женщиной и приходит к выводу, что она – мальчик в теле девочки. Позднее она будет добиваться «смены пола» с надеждой, что мать признает ее стоящим человеком. Впрочем, по мнению этого автора, женщины желающие «смены пола», демонстрируют особую форму женской гомосексуальности [23].

А.Лиментани задается также вопросом: является ли необходимым элементом половой идентификации постулированная идентификация с отцом? И подчеркивает значение скорее факта отсутствия отца (и в реальном, и в символическом смысле). Однако другие исследования, в частности, П.Сека-релли [34], напротив, настаивают на том, что отец играет важнейшую роль в детстве женщин, которые впоследствии относят себя к другому полу. Такие женщины часто играли только с мальчиками, в женском одеянии чувствовали себя неуютно. С отцом же они всегда были в дружеских отношениях, и отец относился к ним как к сыновьям с самого раннего детства. Матери же не делали ничего, что остановило бы их мужей и дочерей в создании такой мужской идентичности. По мнению П.Секарелли [34], центральной идеей исследования истоков транссексуального желания является определение того, как именно мать вкладывает свое либидо в гениталии ребенка, начиная с рождения. Относительно девочки он утверждает, что «ее желание приобрести пенис не имеет отношения к зависти к пенису, концептуализированной З.Фрейдом, но соотносится с тем фактом, что этого требуют, по ее ощущению, родители или один из них. Таким образом, приобретение пениса, поскольку он символизирует мужественность, придаст ей телесную внешность, соответствующую ее глубокому убеждению в своей мужской сексуальной идентичности» [34].

Задачи терапии транссексуальных расстройств

Для уяснения сути проблемы транссексуализма интерес представляет также исторический аспект ее постановки. Первые клинические случаи транссексуализма были описаны в середине XIX века. Однако как отдельный психиатрический диагноз транссексуализм появился впервые в «Диагностическо-статистическом справочнике» Американской психиатрической ассоциации лишь в 1983 г.

Одним из первых, кто ясно определил транссексуализм и дифференцировал его от сексуальных перверсий и психозов, был американский врач Гарри Бенджамин [15].

Работы Г.Бенджамина, Дж.Рэнделла, Дж.Бурцхарда, И.Паули, Дж.Валиндера, Р.Грина и Дж.Мани [15, 33, 18, 28, 45, 27, 20] ввели в профессиональный мир понятие транссексуализма для описания вполне определенных и отличных от трансвестизма психопатологических явлений. Это произошло после описания случая с солдатом Джорджем, впоследствии ставшим Кристиной Йоргенсон. После этого случая был основан Фонд Гарри Бенджамина, задачей которой было изучение проблем полоролевой ориентации и идентификации.

По мере развертывания исследований в этой области среди американских психоаналитиков резко обострились противоречия во взглядах на эффективность гормональной и хирургической коррекции при проблемах половой идентичности.

Ф.Пфэффлин [9], основываясь на широкомасштабном анализе истории вопроса в различных областях знания – психиатрии, психоанализе, медицине и многих других, полагает что пока преждевременно говорить о возможности полного преобразовании одного пола в другой. Более того, он выражает сомнение в такой возможности, считая что операции по подтверждению пола могут лишь создать иллюзию такого преобразования, ибо сексуальное развитие определяется слишком многими и самыми различными факторами. Ф.Пфэффлин утверждает, что такие операции не меняют человеческой сущности, нового человека не возникает. Такой же точки зрения ранее придерживались Т.Соренсен и П.Хертофт [36], которые считали, что психиатрическое лечение должно быть направлено на то, чтобы помочь пациенту жить с внутренними конфликтами. Задачи терапии – сделать эти конфликты, насколько это возможно, «переносимыми» для пациентов, чтобы их бытие в мире «удовлетворяло их самих и их окружение» [9].

На сегодняшний день в мире, в частности в России, проводятся сотни операций по перемене пола. Но хирургическая операция является только отчаянной попыткой разрешить глубокий внутренний конфликт. Многие психиатры считают, что число пациентов, для которых операция была бы действительно необходима и которым она действительно помогла бы развиваться дальше, очень невелико [9, 36].

Следует отметить ряд проблем, связанных с психотерапией пациентов с расстройствами половой идентичности транссексуального типа. Во-первых, как отмечено многими авторами [1, 35, 36], пациенты с транссексуальностью не мотивированы на психотерапевтическое вмешательство, считая его противоестественным, а хирургическую операцию – естественной мерой. Такие больные в психотерапии, направленной на разрешение глубинного конфликта и примирение с врожденным полом, видят угрозу своей идентичности [35]. «Ядро транссексуальной защиты, – полагает Ф.Пффэфлин, – лежит в сопротивлении идентичности и в страхе пациентов, которые описал Э.Эриксон: Аналитик может отрицать слабость идентичности пациента и подставить свою на его место… В случаях острого расстройства идентичности это сопротивление идентичности становится ключевой проблемой терапевтических отношений…» [9].

Во-вторых, остается открытым вопрос, возможно ли в процессе психотерапии расстроить защитные механизмы так, чтобы выстроить их заново таким образом, чтобы транссексуальная симптоматика была излишней.Данных не так много, но Ф.Пффэфлин уверен, что реконструкция патогенеза транссексуальной симптоматики не труднее реконструкции формирования других невротических симптомов. Ситуация пациентов–транссексуалов не отличается коренным образом от ситуации других пациентов с ранними расстройствами [9].

В-третьих, отсутствуют данные о существовании специфики наличия характерных форм сопротивления, защиты, переноса и контрпереноса, которые могут заставить психоаналитиков колебаться в решении вопроса брать или не брать на лечение пациентов–транссексуалов?

Таким образом, разнообразие мнений и подходов в отношении нарушений половой идентичности свидетельствуют о том, что в их исследованиях, можно сказать, еще не сложилась господствующая парадигма. Мы наблюдаем широкий спектр исследовательских программ, зачастую пересекающихся только отчасти. Мнения авторов в одних пунктах совпадают, в других расходятся. Во всяком случае, это характеризует психоаналитическое исследование и транссексуализма, и гомосексуальности. По-видимому, выявление общей концептуальной схемы еще впереди. Тем более, что поиск такой схемы осложняется слишком ощутимым действием социокультурных влияний и веяний. Отказот взглядов З.Фрейда, излишне радикальный для научного направления, – явный пример влияния феминистских движений. Тем не менее, хотя бы общие перспективы исследования данных феноменов обозначились сегодня уже достаточно ясно.

Литература

1. Белкин А.И. Третий пол. – М., 2000. – 430 с.
2. Воронина О. Теоретико-методологические основы гендерных исследований// Теория и методология гендерных исследований. Курс лекций. – М., 2001. – С. 13-106.
3. Карсон Р., Батчер Дж., Минека С. Анормальная психология. – СПб.: Питер, 2004. – 1168 с.
4. Кернберг О. Отношения любви. Норма и патология. – М., 2004. – 256 с.
5. Кернберг О. Психоанализ в Америке. Интервью// Вестник психоанализа. – 2000. – №1. – С.14-25.
6. Куттер П. Современный психоанализ. – СПб., 1997. – 290 с.
7. МакДугалл Дж. Тысячеликий эрос. Психоаналитическое исследование человеческой сексуальности. Восточно-Европейский институт психоанализа. СПб., 1999. – 278 с.
8. Мертенс В. Ключевые понятия психоанализа: Пер с нем. – СПб.: Б&K, 2001 – 383 с.
9. Пффэфлин Ф. Транссексуальность. Психопатология, психодинамика, лечение. – М., 2002. – 193 с.
10. Тайсон Ф., Тайсон Р. Психоаналитические теории развития. – Екатеринбург, 1998. – 526 с.
11. Теория и методология гендерных исследований. Курс лекций. – М., 2001. – 415 с.
12. Философия. Учебник/ Под ред. В.Д.Губина, Т.Ю.Си-дориной, В.П.Филатова. – М., 2000. – 704 с.
13. Фрейд З. Массовая психология и анализ человеческого «Я»// Фрейд З. Я и Оно. Кн.1. – Тбилиси, 1991. – С. 71-138.
14. Хорни К. Женская психология. – СПб., 1993. – 220 с.
15. Benjamin H. Newer Aspects of the Transsexual Phenomenon// J.Sex.Res. – 1969. – N 5. – P.135-144.
16. Braunschweig D., Fain M. Eros et Anteros. – Paris: Petite Bibliotheque Payot, 1971.
17. Broussard E. The Pittsburgh firstborns at age nineteen years// Frontiers of infant psychiatry. Vol.2, ed. J.Call, E.Galenson, R.L.Tyson. – New York: Basic Books, 1984. – P.522-530.
18. Burchard J.M. Psychopathology of Transvestizm and Transsexualism// J.Sex.Res. – 1965. – 1. – Р.39-43.
19. Burzig G Der Psychoanalytiker und der transsexuelle Patient. Ein Beitrag zur notwendigen Auseinandersetzung mit «psycho»-chirurgischen Eingriffen an den Geschlechtsmerkmalen. Psyche. – 1982. – 36. – Р.848-856.
20. Green R. Atypical Sex Role Behavior during Childhood// Comrehensive textbook of Psychiatry, Freedman A.M., Kaplan H.I., Sadok B.J. editors, vol.II. – Baltimor, 1975. – P.1408-1414.
21. Green A. The analyst, symbolization and absence in theanalytic setting// J.Psychoanal. – 1975. – 56. – Р.1-22.
22. Kestenberg J.S. Regression and reinlegration in pregnancy// y. Amer. Psychoanal. ASSN. – 1976. – 14. – Р.213-225.
23. Limentani A. The significance of Transsexualism in Relation to some Basic Psychoanalitic Concepts// Rev. Psycho-Anal. – 1979. – 6. – Р.139-153.
24. Mahler M.S. On Human Symbiosis and the Vicissitudes of Individuation. Vol. 1, Infantile Psychosis. – New York: Internationale Universities Press, 1968.
25. Meyer J. Body ego, selfiness, and gender sense: The development of gender identity. – Sexyalyty: Psichiatric Clinics of North America, ed. J.Meyer. – Philadelphia: Saunders, 1980. – P. 21-36.
26. Moberly E.R. Psychogenesis. The early development of gender identity, 1983.
27. Money J., Ehrhardt A. Man and Woman: Boy and Girl. – Baltimor: Jons Hopkins University Press. – 1972 – P.165-179.
28. Pauly I. Terminology and Classification of Gender Identity Disorders// Psychol.Hum.Sexual. – 1992. – 5. – Р.1-14.
29. Person E., Ovesey L. The Psychodynamics of Male Transsexualism// Friedmann R (ed) Sex Differences in Behavior. – New York, 1973. – Р.315-325.
30. Person E., Ovesey L. The Transsexual Syndrome in Males I. Primary Transsexualism// Am. J.Psychother. – 1974. – 28. – Р.4-20.
31. Person E., Ovesey L. The Transsexual Syndrome in Males. II. Secondary Transsexualism// Am. J.Psychother. – 1974. – 28. – Р.4-20.
32. Reiche R. Sexualitat, Identitat, Trassexualitat. Beitr. Sexualforsch. – 1984. – 59. – Р.51-64.
33. Rendell J. Preoperative and Postoperativa Status of Male and Female Transsexuals// Green R., Money J. (eds) Transsexuals and Sex Reassignment. – Baltimor: Johns Hopkins Press, 1969.
34. Secarelli Р. Inquilino no proprio corpo. Colloquium presentation in Belo Horizonte. – Brazil, 1989.
35. Sigusch V. Transsexueller Wunsch und zissexuelle Abwehr// Psyche. – Stuttg. – 1995. – Vol. 49, N 9-10. – P.811-837.
36. Sorensen T, Hertoft P. Transsexualism as nosological Unity in Men and Women// Acta psychiat. Scand. – 1980. – 61. – Р.56-66.
37. Stoller R.J. Gender Identity// Comrehensive textbook of Psychiatry, Freedman A.M., Kaplan H.I., Sadok B.J. editors, vol. II. – Baltimor, 1975. – P.1400-1408.
38. Stoller R.J. The sense of femaleness// Psychoanal. Q. 1968. – 37. – Р.42-55.
39. Stoller R.J. Fathers of transsexual children// J. Amer. Psychoanal. Assn. – 1979. – 27. – Р.837-866.
40. Stoller R.J. Primary femininity// J. Amer. Psychoanal. Assn. – 1976. – 24 (Suppi.). – Р.59-78.
41. Volkan V.D., Masri A. The Development of Female Transsexualism// Am. J. Psychother. – 1989. – 43. – Р.92-107.
42. Volkan V.D. Transsexualism as Examined from the Viewpoint of Internalized Object Relations// Karasu Т.В., Socarides C.W. (eds) On Sexuality: Psychoanalytic Observations. Int. Univ. Press, 1979. – Р.199-221
43. Volkan V.D., Berent S. Psychiatric Aspects of Surgical Treatment for Problems of Sexual Identification (Transsexualism)// Howells J.E. (ed) Modem Perspectives in the Psychiatrie Aspects of Surgery. – New York: Brunner & Mazel, 1976. – Р.447-467.
44. Volkan V.D., Bhatti T.H. Dreams of Transsexuals Awaiting Surgery// Comprehensive Psychiat. – 1973. – 14. – Р.269-279.
45. Walinder J. Incidence and SexRauo of Transsexualismin Sweden// J.Psychiat. – 1971. – 119. – Р.195-196.
46. Weldon E. Mother, Madonna, whore. – London: Heinemann, 1989. – P.135-140.

В.И. Николаев

СНОВИДЕНИЕ КАК

ФОРМА ИНТРАПСИХИ-

ЧЕСКОГО ДИАЛОГА И

ВСТРЕЧИ С БУДУЩИМ

С течением времени традиционные психоаналитические концепции сновидений все менее соответствуют современному психоанализу и его теоретическим и практическим потребностям. В них, как мы полагаем, не отражаются новейшие идеи, подходы, понимания, результаты и интерпретации. Отсутствует и та простота видения, которая эффективно помогала бы в работе с пациентами, в супервизорской деятельности и повседневной жизни. С учетом важности проблемы анализа и интерпретации сновидений можно считать, что модернизация и создание новых психоаналитических и психоаналитически-ориентированных концепций сновидений могут быть поняты как актуальная задача психоанализа на современном этапе его развития.

Одним из возможных путей создания новых психоаналитических концепций сновидений является сопряжение классических представлений о сновидениях с другими идеями. Теоретические и методологические соображения, а также опыт практической работы дают нам определенные основания считать, что создание новой концепции сновидений возможно, в частности, на основе и в связи с теорией переноса.

С учетом данного обстоятельства целесообразно обратить особое внимание на три комплекса проблем: видение и понимание переноса, концепции сновидений и ее практическое приложение к сновидениям З.Фрейда.

1. Проблема переноса и контрпереноса

З.Фрейд отдавал приоритет не столько клиническому психоанализу, сколько психоанализу как науке, добиваясь того, чтобы психоанализ был признан в качестве фундамента общей психологии. Однако и ныне, несмотря на существующие системы психоаналитической общей психологии (например, Эго-психологии Х.Хартмана), они так и не получили повсеместного признания. В немалой степени это связано с отсутствием интеграции концепции переноса (и контрпереноса) в психоаналитическую теорию (и общую психологию). Мы попытаемся восполнить этот пробел.

Лучше всего начать со знаменитого «случая Анны О.». Эту пациентку лечил знаменитый венский врач И.Брейер. Лечение оборвалось совершенно неожиданно. Тогда, когда, казалось бы, можно было говорить об успехе лечения, пациентка неожиданно стала во всеуслышанье заявлять о том, что она ожидает ребенка от Брейера. О лечении пациентки З.Фрейд узнал от Брейера через несколько месяцев после завершения лечения (ноябрь 1882). Фрейда настолько сильно поразила история болезни, что он не мог понять, почему Брейер не желает ее опубликовать, как и рассказать о созданном им новом методе лечения – «катартической психотерапии». И только спустя год Брейер откровенно признался своему тогда еще молодому коллеге, что он столь сильно был вовлечен в лечение Анны О., что, в конце концов, вызвал ревность собственной жены. Ему пришлось сказать пациентке, что он навсегда прерывает лечение. И вечером того же дня его срочно вызвали к АннеО., лежавшей в «родовых схватках» вследствие ложной беременности и выкрикивающей: «На свет появится ребенок доктора Брейера!» Брейер погрузил пациентку в гипнотическое состояние и попытался успокоить, а на следующий день вместе с женой спешно уехал в Венецию.

В том же самом году, через месяц после завершения лечения Брейером, пациентке стало настолько плохо, что ее вынуждены были поместить для стационарного лечения в знаменитый в то время санаторий Бельвью

в Кройцлинге на Боденском озере, где она находилась с середины июля до конца октября 1882 г. Там Анну О. лечили, в том числе, и от тригеминальной невралгии, причем для этого использовали большие дозы морфия. По вечерам она, как известно, опять теряла способность говорить на родном языке и переходила на английский или французский. В письме Стефану Цвейгу З.Фрейд писал: «Что на самом деле произошло с пациенткой Брейера, мне удалось разгадать только много лет спустя после нашего с ним разрыва… На последней встрече с пациенткой у Брейера был в руках ключ, которым он мог открыть дверь к тайнам жизни, но он позволил ему упасть. При всей своей духовной одаренности у Брейера не оказалось в характере ничего фаустовского. Ужаснувшись содеянному, Брейер спасся бегством, оставив больную на попечение одного из своих коллег». (Freud S. Briefe 1873-1939. Frankfurt a. M., 1968, P. 427).

История получила продолжение. Э.Джонс в первом томе знаменитой биографии З.Фрейда писал: «Спустя примерно десять лет, уже в то время, когда Фрейд лечил пациентов в сотрудничестве с Брейером, последний пригласил Фрейда посмотреть истеричную пациентку. Перед этим Брейер подробно описал ее симптомы, после чего Фрейд сказал, что это очень типично для фантазируемой (ложной) беременности. Такого повторения прежней ситуации Брейер не мог перенести. Не сказав ни слова, он забрал шляпу с тростью и быстро покинул Фрейда».

Понимание явления и мощи переноса и контрпереноса, проявившихся в этой истории болезни, стало для Фрейда отправным пунктом на пути перехода от катартической терапии к психоанализу. В некрологе на смерть И.Брейера (1925) З.Фрейд писал: «Брейер столкнулся с неизбежно существующим переносом пациентки на врача и не смог понять природу этого явления, не связанную непосредственно с его личностью». Приняв чувства переноса за реальные чувства пациентки, Брейер ответил на них массивной реакцией бессознательного контрпереноса. Еще трагичнее подобные моменты сказались на судьбах Сабины Шпильрейн и Карла-Густава Юнга. И опять же, понять происходящее было дано З.Фрейду.

Понятие переноса мы впервые встречаем в его «Этюдах об истерии». З.Фрейд пишет: «Перенос на врача происходит в результате неправильной (фальшивой) связи. Вначале в сознании больной появилось желание, никак не связанное с воспоминанием о конкретной ситуации, которое помогло бы пациентке отнести ее желание к прошлому. Появившееся желание посредством доминирующих в ее сознании ассоциативных цепочек оказалось связано с моей персоной, что, конечно же, не могло не вызвать большой тревоги у пациентки. При таком мезальянсе, который я называю «фальшивой связью», возник тот же самый аффект, который в свое время принудил больную избегать своего неприемлемого желания. После того как я понял истинное положение дел, в любой подобной ситуации использования моей персоны я привык считать, что опять появились перенос и фальшивая связь».

З.Фрейд обнаружил закономерность данного процесса, а именно, что препятствия в форме переноса представляют собой «заново продуцируемые симптомы, скроенные на старый лад» и ведут себя по-старому. В переносе уже забытое прошлое повторяется вновь, однако эта реанимация ставших бессознательными прежних установок кажется относящейся не к прошлому, а к личности врача в нынешней ситуации. В личности врача пациент видит «возвращение – реинкарнацию – одной из значимых персон своего детства», обнаруживая в этой личности связь со своим прошлым и потому перенося на врача чувства и реакции, «которые явно относятся к первоначальным его прообразам...».

В одном из наиболее компетентных изданий, «Словаре поведенческих наук» (Dictionary of behavioral science/ B.B. Wolman. NY, 1973), дается следующее определение переноса: «Пациент переносит прошлые эмоциональные привязанности на психоаналитика в соответствии с принципом навязчивого повтора

. Психоаналитик замещает одного из родителей. Перенос может быть негативным и позитивным. В позитивном переносе пациент любит психоаналитика и желает получить от него любовь и подлинное признание. А в негативном переносе пациент воспринимает психоаналитика как нелюбящую, несправедливую и отвергающую его родительскую фигуру, обвиняя психоаналитика во всех прошлых несправедливых поступках родителей. Интерпретация переноса позволяет пациенту осознать тот факт, что его безумная увлеченность психоаналитиком на самом деле не связана с последним, а просто на просто отражает предыдущие запутанные эмоциональные отношения со значимыми людьми. Интерпретация необходима для модификации поведения. В психоаналитической ситуации регрессия к детству оказывается необходимой для разрешения психических конфликтов, имеющих корни в прошлых переживаниях и событиях жизни». Не думаю, что с этим кто-нибудь будет спорить. И тем не менее…

На наш взгляд, перенос – язык бессознательного, задействованный в межличностном общении. То, что человек не может сказать непосредственно, то он высказывает переносом, обращаясь к рассказам о других людях, о своем прошлом, о прочитанном и увиденном, но на самом деле везде и всегда речь идет о непосредственном собеседнике. У человека в каждый актуальный момент отсутствует прошлое, он постоянно «здесь и сейчас». А все включения в диалог воспоминаний о других людях, событиях, книгах, анекдоты и шутки только восполняют истинную картину складывающихся отношений. Перенос необходим. Без него мы не сможем намекнуть человеку о своей любви, ненависти, желаниях и возможностях. Это некая психическая техника безопасности, базис межличностных отношений. Учитывая перенос, человек научается разбираться в истинных чувствах, испытываемых людьми в межличностных отношениях. Правда, обычный человек делает это интуитивно, а психоаналитик – рационально. Хотя подобное чаще всего происходит лишь на психоаналитических сесиях.

Перенос является подтекстом, контекстом межличностного и группового диалога. Человек не способен говорить правду о себе и своем собеседнике, потому она проявляется посредством переноса («шила в мешке не утаишь»). Бессознательно мы учитываем подтекст диалога, однако для налаживания хороших отношений и предотвращения будущих трагедий и несчастья этого далеко не достаточно. Именно перенос собеседника заставляет нас идти путем, навязываемым нашим «визави». Лучше всего это выразила Мелани Кляйн в концепции проективной идентификации. А еще раньше об этом прекрасно сказал Вильям Шекспир: «Весь мир – театр и люди в нем актеры». Причем Шекспир своими трагедиями прекрасно показал, что роли, которые люди разыгрывают, остаются для них непознанными, бессознательными. Лишь когда грянет гром, когда мы оказываемся у разбитого корыта, может прийти прозрение. В нашей бодрствующей жизни мы обычно игнорируем бессознательную сферу. Чтобы соприкоснуться с ней, необходимы не только регрессия, но и умение понимать язык бессознательного. В переносе всегда отражаются наши скрытые планы, в которых мы не хотели бы признаться. И это независимо от того, будут ли наши планы мотивироваться либидозным влечением или агрессивным.

Итак, мы можем дать следующее общепсихологическое определение переноса. Перенос – это актуальный скрытый подтекст межличностного (или группового) диалога, заставляющий собеседника осуществлять бессознательный план партнера.

Свой материал перенос всегда черпает из побочных тем. Существуют два типа переноса: 1) перенос на настоящий, актуальный момент и 2) перенос на будущее (перенос в сновидении).

2. Проблема объекта и сущность сновидения

Перенос в сновидении принимает особую форму, так как здесь отсутствует материальный объект общения. Ни для кого не является секретом, что самоанализ посредством сновидений оказался для З.Фрейда специфической формой обучающего анализа и исходным пунктом создания психоанализа.

Огромные знания З.Фрейда в области сновидений позволили ему дать несколько определений:

«Сновидением называется замаскированная реализация (подавленного, вытесненного) желания»

. «Сновидение является попыткой реализовать желание»

.

«Сновидение является замещающим воспроизведением инфантильных сцен, изменившихся в результате переноса на недавние переживания»

и «частью детской психической жизни, оставшейся далеко позади»

.

Сновидение является преходящим психозом

и невротическим симптомом

, сравнимым с психопатологическими структурами

, подобными идеям фикс, навязчивым представлениям и бреду. Общность с психозами проявляется в одном общем элементе: в галлюцинаторной реализации желаний

, а связь с неврозами – в том, «что сновидение конструируется подобно невротическому симптому; являясь компромиссным образованием между притязанием какого-либо вытесненного побуждения желания и сопротивлением цензурирующей силы в сфере Я»

.

Сновидения охраняют от пробуждения спящего человека. «Сновидение является не помехой для спящего человека… а его покровителем»

. «Сновидение стремится устранить (психические) раздражители, которые могут помешать человеку спать, и осуществляется такое устранение путём галлюцинаторного удовлетворения»

.

«Сновидение является особым способом реагирования души на конкретные стимулы, воздействующие на спящего человека»

.

«Сновидение является воспоминанием, хотя и в условиях ночи»

. Оно опирается на «…оставшуюся психическую активность, сохраняющуюся в результате того, что спящему человеку никогда не удается полностью добиться во сне нарциссизного состояния»

.

«В принципе, сновидение ничем другим не является, как только особой формой мышления, которая становится возможной из-за специфических условий, в которых находится спящий человек»

, а создается сновидение сновидческой работой. «Не следует причислять сновидение к сфере «бессознательного», так как сновидение является формой, в которой могут проявляться мысли, продолжающие будоражить эту сферу»

. Особенностью мышления в сновидении является то, что человек стремится скорее переживать, чем думать, то есть, полностью верить в галлюцинации

.

«Одновременно вместе с рождением у человека пробуждается влечение к возвращению во внутриутробную жизнь, влечение спать. Сон является возвращением во чрево матери»

.

«Сновидение является полноценным психическим феноменом, а именно одной из особых форм реализации желаний; сновидение следует рассматривать во взаимосвязи с понятными для нас психическими действиями, осуществляемыми нами в бодрствующем состоянии. Сновидение формируется сложной психической деятельностью»

. «Отныне не стоит рассматривать сновидение в качестве патологического феномена; оно появляется у всех здоровых людей, когда они спят»

.

«Мы пытаемся найти в сновидениях смысл. Если ошибочные действия (промахи) могут иметь смысл, то и сновидение может его иметь. Мы пойдём вслед за древними народами и ступим на тропу античных толкователей снов»

. «Толкование сновидений является via regia

для познания бессознательной сферы в психической жизни»

.

С кем общается сновидец? Проблема объекта, с которым вступает в диалог сновидец, до сих пор не разрешена в рамках классического психоанализа. Как известно, З.Фрейд наделял психоаналитика способностью занимать нейтральную позицию и быть зеркалом, объективно показывающим пациенту его проблемы. Именно подобную ситуацию мы и встречаем в сновидении, где происходит особого рода диалог. Правда, лица нашего «визави» мы не видим. Ничто постороннее не вмешивается в «сновидческий сеанс», и образуется перенос огромной мощи, о чем свидетельствуют наши бурные эмоциональные реакции во сне и на увиденное сновидение. Во сне мы символически представляем свои проблемы, а невидимый собеседник отзеркаливает их нам и не только это.

После знакомства с исповедью о наших актуальных проблемах не замечаемый нами собеседник показывает нам то, куда мы идем, наше будущее. Наверное, проблема контрпереноса потому и возникла не сразу, так как идеальному сновидческому собеседнику не приходилось навязывать свои желания и взгляды спящему человеку, у него их просто нет – осуществляется идеальная реализация требований к психоаналитику – нейтральность и прямое отзеркаливание.

Мы будем называть нашего сновидческого «визави» идеальным психоаналитиком. Он беспристрастно выслушивает сновидца (первая часть сновидения), а потом показывает, куда ведут нас наши проблемы. Анализ идет на доступном всем людям языке – языке символов и эмоций. О доступности говорит то, что люди специфически реагируют на сновидения – к ним или постоянно возвращаются, или забывают, или просыпаются в кошмаре, или спешат рассказать близким. Сама переживаемая во сне эмоция говорит о знаке будущего, которое мы себе готовим.

С кем общается сновидец? З.Фрейд оставил этот вопрос без ответа. Позже американский психоаналитик Б.Левин обратился к исследованиям объекта сновидений. Им введено понятие «экран сновидений», имея в виду, что он напоминает о груди, о переживаниях младенца в процессе кормления грудью, о последующем погружении в сон и о его сновидениях. По мнению Левина, на этот особый фундамент сновидений, сновидческий (проекционный) экран, проецируются сновидения. Этот экран, сохраняющийся в душе и построенный по прообразу груди матери, идентичен «пустому сновидению» младенца после утоления голода. Сновидение переживается на проекционном экране, являющемся «пустым уплощенным замещением груди матери». При реализации желания спать не только возникает глубокий сон, но и появляется сновидческий экран, повторяющий как бы младенческий сон после утоления голода и содействующий растворению сферы Я. «Младенческое Я во сне принадлежит сфере Оно, за исключением, сновидческого экрана, являющегося первым репрезентантом (представителем) внешнего мира, построенным по прообразу груди»

.

Другой подход предложил английский психоаналитик Р.Фэйрбэрн. Он считал, что все элементы сновидения являются аспектами Самости, относящимися к объектам, а само сновидение представляет собой универсальный шизоидный феномен, и функция его состоит в отображении актуального интрапсихического состояния, в показе взаимоотношений разнообразно расщепленных структур посредством «короткометражного фильма». Любое сновидение является сгущением в ситуации сновидения прошлого и современного, актуально существующих в психической реальности

.

На наш взгляд, к недостаткам предыдущих попыток создания психоаналитической теории сновидений относится отсутствие в них межличностного (или внутриличностного) контекста. В классическом психоанализе принято, что после разрешения Эдипова комплекса в психике формируется структура Сверх-Я. В эту структуру, по мнению З.Фрейда, может интроецироваться образ отца и опыт многих прежних поколений предков. Власть Сверх-Я сохраняется не только в бодрствующем состоянии, но и во сне. На наш взгляд во сне в диалог вступают Самость (часть структуры Я) и Сверх-Я. Если первая исповедуется, то вторая – предсказывает ход событий, наше будущее. В работах З.Фрейда мы, например, встречаем следующее: «То, что биология и судьба человечества создали и сохранили в структуре Оно, то перенимается сферой Я посредством идеалов Сверх-Я».

Идеал-Я вследствие истории своего формирования имеет самую тесную связь с филогенетической базой данных, которая представлена в архаическом наследии индивидуума. То, что ранее относилось в психической жизни индивидуума, к самым большим глубинам, то посредством идеала Сверх-Я превращается в самые высокие устремления человеческой души в смысле разделяемых нами ценностей. Складывается впечатление, что переживания сферы Я оказываются пропавшими для будущих поколений. Но если они повторяются очень часто и достаточно сильны у многих следующих друг за другом поколений, то они, так сказать, встраиваются в переживания Оно и сохраняются генетически. Поэтому унаследованная сфера Оно включает в себя следы бесчисленно многих Я-существований.

Когда сфера Я начинает создавать свое Сверх-Я из сферы Оно, то вполне возможно, что все сводится лишь к появлению прежних форм Я, к их возрождению. Сверх-Я наделяется той же самой защищающей и спасающей функцией, которую ранее брал на себя отец, а позднее - предвидение или судьба». (Das Ich und das Es// Ges. Schr. Bd. XII. Р. 380-381). Экстериоризация (проецирование) этих элементов и функций привела к формированию религий, в которых место Сверх-Я занимает Бог, место Самости – верующий человек, а внутренний диалог – исповедь и прощение церкви. Сверх-Я впитывает в себя все «архаическое наследие», в его идеологии «продолжает жить прошлое, традиции расы и народа» (Neue Folge der Vorlesungen// Ges. Schr. Bd. XII. Р. 221).

Таким образом, Самость (внутренний объект, представляющий наш бессознательный образ самих себя) вступает в диалог со сферой Сверх-Я, показывая ей свои актуальные проблемы, получая наилучшую возможную помощь – предсказание будущего, что оказывается возможным из-за огромного опыта Сверх-Я, которому не приходится прибегать к контрпереносу. Ну а то, будет ли человек помнить о своем ночном диалоге и как он к нему отнесется, – другая сторона дела.

О предсказании, как и удивительной точности переноса, З.Фрейд упоминал в статье, посвященной анализу Доры. «Во время психоаналитического лечения невротик начинает создавать особый род чаще всего бессознательных психических форм общения, которые можно назвать переносом. Это «переиздание», копирование прежних побуждений и фантазий, где прежние значимые лица замещены врачом. Возрождается целый ряд прежних переживаний, правда, теперь не в форме воспоминаний, а как актуальное отношение к личности врача. Нельзя игнорировать работу с переносом, так как он является базисом любого сопротивления, делающего недоступным материал, необходимый для проработки проблем пациента. Перенос, который ранее считался наибольшей помехой в психоаналитическом лечении, теперь становится самым мощным инструментом психоанализа, если только удается его понять и интерпретировать пациенту.

Когда Дора говорила, что оставит дом господина К., я должен был понять, что она собирается прервать лечение. Я должен был осторожно намекнуть пациентке, что она осуществила перенос с господина К. на меня. «Вы заметили что-то такое, что позволяет Вам приписывать мне недобрые намерения, я вызываю ту же антипатию, которую у Вас вызывал господин К.?» Устранив этот перенос, я получил бы доступ к новому материалу воспоминаний. Но я оказался поражённым переносом. Из-за какой-то черты, которой я напоминал господина К., пациентка отомстила мне таким образом, каким бы она хотела отомстить господину К. То есть на часть воспоминаний и фантазий пациентка отреагировала, вместо того чтобы репродуцировать их в курсе лечения.

В сновидении на вопрос пациентки, где находится вокзал, мужчина отвечает: «В двух с половиной часах ходьбы». Тогда я еще не знал, что у нас осталось для лечения два сеанса».

Наверное, есть смысл различать традиционный перенос на другого человека, в том числе и на психоаналитика, и сновидческий перенос (перенос на внутренний объект, представленный сферой Сверх-Я). Если первый говорит о настоящем, об истинном настоящем, то второй – о будущем.

3. Сновидения З.Фрейда

Сновидение 1

Во сне я ощущаю приступ жажды. Чтобы напиться, мне приходится подняться и взять сосуд, который стоял на ночной тумбочке жены. Это этрусский сосуд для хранения пепла умерших, который я привез из Италии и кому-то подарил. Но вода в сосуде настолько соленая (очевидно, из-за пепла), что я вынужден проснуться

.

З.Фрейд стремится к значимым доверительным отношениям с женой (приступ жажды). Когда-то эти отношения носили романтический характер (этрусская ваза), хотя и тогда они были обречены на разрушение (этот сосуд был предназначен для хранения пепла умерших). Теперь вода (отношения с женой) оказывается соленой, то есть отношения вызывают горечь и депрессию из-за того, что они похоронены.

Сновидение 2

Одна из моих пациенток, которая подверглась неблагоприятно прошедшей операции на челюсти, должна была по настоянию врача день и ночь носить на больной щеке охлаждающий аппарат. Но получалось так, что она сбрасывала его, как только засыпала. Как-то меня попросили уговорить пациентку этого не делать. Но она и на этот раз сбросила аппарат: «На этот раз я действительно ничего не могла поделать из-за приснившегося мне сна. Я увидела себя во сне в ложе на представлении оперы, живо следя за происходящим на сцене. А в это время в санатории лежал господин Карл Мейер и ужасно стонал от болей в области челюстей. Я сказала, что у меня нет таких болей, поэтому мне и не нужен охлаждающий аппарат. Потому я его и выбросила»

.

Перенос пациентки в сновидении на своего аналитика предсказывает будущее. Господин Майер, который в переносе является никем иным, как Фрейдом, ужасно стонет от болей в области челюстей. За много лет вперед сновидение предсказывает то, что ожидает создателя психоанализа.

Сновидение 3 (Об Ирме, 23/24 июля 1895 года)

Большой зал – много гостей, которых мы принимаем. Среди приглашенных – Ирма, которую я тотчас отвожу в сторону, чтобы ответить на ее письмо, упрекнуть за то, что она еще не успела принять решение (раствор). Я говорю ей: «Если у тебя еще остались боли, то это действительно лишь твоя вина». Ирма отвечает: «Если бы ты только знал, что за боли у меня в шее, животе, во всём теле, это просто раздавливает меня». Я пугаюсь и смотрю на нее. Выглядит она бледной и распухшей. Я начинаю думать, что, находясь в углу, я могу не заметить чего-либо серьезного, органического. Я подвожу ее к окну и осматриваю горло. Ирма при этом оказывает небольшое сопротивление, как обычно делают женщины, носящие искусственную челюсть. Я думаю, она ведь не нужна Ирме. Затем рот раскрывается пошире и я замечаю справа большое пятно, а в другом месте я вижу приметные складки, которые, очевидно, построены по образу и подобию носовых раковин, это расширившиеся серо-белые струпья. Я быстро подзываю доктора М., который повторяет исследование горла и подтверждает мое мнение… Доктор М. выглядит по-другому. Он очень бледен, хромает, без бороды… Мой друг Отто сейчас стоит рядом с Ирмой, а друг Леопольд простукивает ее сквозь корсажи, говоря: слышны притуплённые звуки слева, а ещё инфильтрированная часть на левом плече (что я и сам чувствую через одежду Ирмы)… М. говорит: нет никакого сомнения, это инфекция, но вряд ли что-то опасное. Появится дизентерия, и яд выйдет сам… Мы непосредственно знаем, откуда взялась инфекция. Совсем недавно друг Отто, когда Ирма плохо себя чувствовала, ввел ей пропиленовый препарат, пропилен… пропионовую кислоту… Триметиламин (формулу которого я вижу жирно напечатанной)… Не стоит делать подобного рода инъекции легкомысленно и беспечно… Да, скорее всего, и шприц был не чистым»

.

Последнее сновидение можно рассматривать в совершенно разных ракурсах. Правда, в психоанализе первое сновидение принято считать инициальным сном, то есть инсценировкой переноса, показывающего то, куда сейчас идёт пациент. Первый сон, представленный создателем психоанализа, скорее нужно интерпретировать как инсценирование переноса, показывающего тот путь, который избирает зарождающийся психоанализ. Ирма символически представляет психоанализ (на языке оригинала слово «психоанализ (die Psychoanalyse) женского рода). Многие гости, которых принимаетФрейд, говорят о его разнообразных интересах в тот период (1895 г.), хотя его прежде всего интересует психоанализ (Ирма). Боли Ирмы – это то множество неприятных событий, которые пришлось пережить Фрейду при создании психоанализа. Находясь «в углу», в изоляции, Фрейд неспособен увидеть пути развития психоанализа в признанную теорию и практику психотерапии. У Фрейда было достаточно мужества сплотить вокруг Ирмы (читай: психоанализа) группу коллег (доктор М., друзья Отто и Леопольд). Поддержка единомышленников позволяет преодолеть страхи и проблемы: «это – инфекция, но вряд ли что-то опасное; появится дизентерия, и яд выйдет сам». Инфекционной болезнью Ирму наделил друг Отто, вводя препарат. Препарат, которым психоаналитик может заразить пациента, – контрперенос (во всяком случае, именно так было в случае с Анной О. у Брейера и в лечении Сабины Шпильрейн у Юнга). С проблемой контрпереноса психоаналитику приходится очень много работать, и прежде всего проходя супервизии («Не стоит делать подобного рода инъекции легкомысленно»). А лучше всего предварительно пройти основательный обучающий и контрольный анализ (чтобы «шприц был чистым»).

Сновидение, интересное само по себе, является особенно актуальным в связи со спецификой развития психоаналитического движения в России. Оно предоставляет возможность и, например, побуждает нас серьезно подумать о допустимости и эффективности челночного анализа и об уровне профессиональной компетентности российских психоаналитиков. Хотелось бы надеяться, что мы не окажемся в худшем положении, чем З.Фрейд после открытия им феномена контрпереноса.